Твой навсегда

– Теперь ты не сможешь меня оторвать. На этот раз я тебя не отпущу, что бы ты мне ни сказал. Даже не пытайся.

– Я не буду, – сказал Саймон. – С бегами покончено. Я весь твой. Так вот!

– Ты просто обречен стать лучше, – сказала Эллен. – О Боже, Саймон, я не могу поверить!

Он покрывал поцелуями ее лицо.

– Чему ты не можешь поверить, любимая?

– Что я ворчу на тебя, – прошептала Эллен, – после того как ты только что спас меня.

– С твоей огромной помощью, – сказал Саймон, отводя волосы и целуя ее в лоб. – Вернее, с помощью того свирепого пинка, что ты врезала ему по яйцам. Это был классный удар, дорогая. Ты у меня бедовая девчонка!

«Я не чувствую себя бедовой, я разваливаюсь на части», – хотела сказать Эллен. Но было слишком поздно, потому что она, казалось, уже рассыпалась на миллионы мелких дрожащих кусочков. Единственной прочной точкой во всей вселенной был он.

Саймон продолжал качать ее на руках, что-то воркуя. Она смутно заметила вспышки фар, когда к месту пожара прибыли аварийно-спасательные экипажи. Тогда Саймон понес ее к дому.

То, что последовало за этим, представляло собой серию разрозненных образов. Ее мать со скорбными складками вокруг губ выкрикивала что-то пронзительным голосом. Лайонел, бледный и непривычно тихий, опрокидывал в рот виски. Эллен не могла разобрать, что говорят люди вокруг, но не могла и закрыть глаза тоже. Когда она смыкала трепещущие веки, ей каждый раз виделось скачущее пламя. Она ощущала запах керосина и слышала высокий нечеловеческий крик.

Щедрый стакан виски смягчил остроту переживаний, и теперь единственное, что она старалась удерживать в фокусе, был Саймон. Он был такой красивый, смелый и замечательный. Звук его спокойного голоса, объясняющего что-то, был связующей ниточкой, скрепляющей лоскутное одеяло этого безумного фрагментарного мира.

Она впала в забытье, обратившись к спасительному образу Саймона, точно к талисману, чтобы отринуть от себя страшное пламя.

Убывающая луна наполняла долину серебристо-ярким светом. В самом начале аллеи на спуске к Кент-Хаусу Саймон заглушил мотор и, выписывая плавные кривые, накатом подъехал к дому. Он припарковал мотоцикл под кленом и, повесив шлем на рукоятку, достал из кармана расческу, купленную на заправочной станции. Пробежал по мокрым волосам, гладко зачесывая назад. Он бы проклял себя, если б позволил себе сделать брачное предложение женщине его мечты с волосами, спрессованными под шлемом.

Саймон обогнул лужайку вокруг Кент-Хауса, проводя разведку. Гостиная была освещена. Это со всей очевидностью указывало, что Лайонел с Мюриэл еще бодрствуют. Саймон слышал их голоса, плывущие из французских дверей. Он остановился, стараясь держаться за пределами островка света, падавшего из комнаты.

В воздухе висела плотная завеса едкого тумана. Черт возьми, хорошо, что за последние дни было столько ливней, иначе бы выгорел весь склон холма. Старый дом Гаса сейчас превратился в почерневшие руины, но Саймон не грустил о потере. Этот дом был пропитан несчастьем. Огонь совершил обряд очищения. Зло исчезло, и наступила свобода.

Хотя он по-прежнему был обуреваем страхом и сомнениями, это были совсем другие ощущения. Теперь его поддерживала надежда, и любовь двигала его вперед.

Саймон подобрал несколько желудей и обошел дом, остановившись под окном спальни наверху. Он кинул в стекло первый желудь.

Один… два… три… Эллен не отвечала. Может, ей дали слишком много гленливита, и она впала в бесчувствие. Четыре… пять… шесть – и это будет последний раз. Если она сейчас не проснется, придется стиснуть зубы и шагать к парадной двери объясняться с Мюриэл.

Саймон закрыл на мгновение глаза, молча призывая Эллен откликнуться, и бросил последний желудь.

При звуке открывшейся рамы у него подскочило сердце. Эллен высунулась из окна и улыбнулась ему. Она выглядела усталой, измученной и невероятно красивой.

– Саймон?

– О Боже, Эл, ты так прекрасна при лунном свете, – сказал он.

Она засмеялась:

– Великий лжец. Я выгляжу как исчадие ада.

– Ты выглядишь великолепно. Ты нагая?

Эллен приподнялась и высунулась за раму, так что он мог видеть очертания ее высокой груди.

– Что ты там делаешь? Почему ты не наверху, со мной?

– Я стою перед дилеммой, – сказал Саймон. – Я здесь, чтобы сделать официальное брачное предложение. – Он упал на колени. – Я имею в виду пасть ниц и просить тебя стать моей женой. Потому что нет на земле ничего более ценного для меня, чем вы, Эллен Элизабет Кент!

– О, Саймон… – прошептала она.

– Я хочу сделать это по всем правилам, понимаешь? Мужчина может провозгласить свою истинную любовь только раз в жизни. Поэтому я хотел быть безрассудным и романтичным. Сначала я подумал: хорошо бы взобраться на дерево и влезть к тебе через окно. Но потом я остудил свой пыл. Я не хочу красться трусливо, как вор в ночи.

– Ты не вор, – захихикала Эллен. – Расслабься. Ты прекрасен. Ты мой герой, Саймон.

– Поэтому, – энергично продолжал он, – я решил предоставить решение тебе. Ты предпочитаешь, чтобы я взобрался на дерево и проник через окно? Или я должен избрать официальный канал и звонить в парадную дверь?

– В три часа ночи?

– Те ребята никогда не спят, – криво усмехнулся Саймон. – Преимущество варианта номер один – его простота. Вариант номер два хорош тем, что это санкционированный путь, когда я беру на себя обязательства публичным заявлением. Если ты выбираешь второй вариант, я буду ползать перед твоей матерью и позволю Лайонелу читать мне лекцию, как должен вести себя джентльмен. И только тогда, когда я докажу свое мужество, мне будет отпущено право прийти в твою спальню, сложить к твоим стопам мое сердце и состояние.

Эллен восторженно засмеялась, заставив его сердце вспорхнуть, как баллон с горячим воздухом.

– Ты не должен доказывать мне свое мужество, Саймон Райли. Я это чувствую сердцем и каждой своей клеточкой. Давай поднимай свой зад на то дерево – и живехонько! Я больше ни секунды не желаю слышать твою чепуху.

– Слава Богу! – сказал он с неподдельной благодарностью.

Саймон вскочил на дерево и, перебираясь с ветки на ветку, нырнул в темное отверстие окна. Усевшись на подоконнике, он позволил своим глазам привыкнуть к спальне с ее сладким запахом мыла, свечей, лавандовых простыней и цветов. И к очаровательному телу Эл.

Он двинулся наугад в потемках, и Эллен пришла в его объятия, ощутив состояние совершенной благости, которой он был полон.

Эллен обвила его тело руками.

– Где тебя носило столько времени?

– Мне нужно было привести себя в порядок, – сказал Саймон. – Не мог же я прийти к тебе весь мерзкий и грязный. Я остановился в мотеле у Хэнсона и отскреб себя под душем.

– Как глупо! Ты мог бы просто остаться здесь и…

– Нет, не мог. Мое достоинство этого не позволило бы. И в твою честь я надел последнее, что у меня осталось из свежей одежды.

– Я тронута всеми трудностями, которым ты себя подверг, – сказала Эллен. – Но я предпочла бы, чтобы ты просто снял с себя всю одежду. Немедленно!

Саймон колебался, тычась носом ей в волосы.

– Черт побери, Эл, ты прекрасно знаешь, – сказал он, – что я воспользуюсь любой возможностью оказаться с тобой голым в постели. Но, ангел мой, ты действительно провела адскую ночь. Я не думаю, что тебе следует…

– Ну пожалуйста, – умоляла она. – Иди ко мне в постель. Напомни мне обо всем, что есть в мире прекрасного и совершенного. Я так в этом нуждаюсь.