Твой XIX век

Цена невелика, но примерно таков ведь был „порядок чисел“ и тогда, когда дедушка грозился дать 40 тысяч, а давали семь…

Апогей бессмыслицы, того петербургского туманного, зыбкого абсурда, который так хорошо чувствовали Гоголь, Достоевский: зачем-то медная статуя в каком-то дворе, зачем-то камер-юнкерский мундир, зачем-то вскрываются семейные письма — и еще выговор за ропот по этому поводу; зачем-то дана гигантская сила духа, мысли, творчества — и никогда не было так худо.

Осенью 1836 года шестилетняя история отношений семьи Пушкина с медной императрицей завершается.

Как завершается спустя несколько месяцев жизнь Александра Сергеевича.

Для эпилога истории нельзя не отметить появления „Медного всадника“ в первой посмертной книжке „Современника“ (с изъятием некоторых мест). Что же касается другого бронзового исполина, то сохранившиеся сведения, как почти все, что связано с Пушкиным, приобретают значение, сильно выходящее за пределы простой хроники.

1844.

Екатеринославские помещики братья Коростовцевы обнаруживают статую во дворе литейного завода Берда, среди всякого хлама и лома, назначенного в переплавку для литья барельефов Исаакиевского собора. Братьям приходит в голову мысль, что город Екатеринослав — подходящее место для императрицы. Оказалось, что Николай I, посещая завод в целях поощрения металлургии, приметил статую, „изволил ее осматривать, восхищался и находил большое сходство с подлинником“ (то есть с известными ему портретами). Восхищение не вызвало желания купить — бабушка все в опале.

Впрочем, Берд, почувствовав важных покупателей, рассказал Коростовцевым много занятного: и что статуя была привезена некогда светлейшим князем Потемкиным (а на самом деле — ничего подобного!); и что рука не поднималась расплавить, хотя 150–200 пудов меди не шутка (так открывается наконец бабушкин вес); и что вот-вот может состояться продажа монумента в Англию; и что если найдется покупатель в России, то цена будет 7000 серебром или 28 000 ассигнациями. О Пушкине — ни слова… Вряд ли хозяин не ведал о происхождении фигуры. Но, очевидно, версия Потемкина выгоднее для сбыта: ни при жизни, ни после смерти поэт так и не научился сбывать медные монументы

1845.

Императрицу осматривают две очень важные особы — граф Воронцов и граф Киселев. В их письмах, одобряющих отправку Бабушки на юг, тоже нет Пушкина, и возможно, что им не доложили. А ведь оба — давние знакомцы поэта по его юным южным годам; и Пушкин, вообразив эту сцену, непременно бы принялся „сатирстовать“ (был в ту пору такой глагол) — ведь оба графа и генерал-адъютанта уже увековечены. Один — не совсем лестными строчками:

На генерала КиселеваНе положу моих надежд.Он очень мил, о том ни слова,Он враг коварства и невежд;За шумным, медленным обедомЯ рад сидеть его соседом,До ночи слушать рад его;Но он придворный: обещаньяЕму не стоят ничего.

Другому графу — совсем не лестно:

Полумилорд, полукупец…

Так или иначе, но два крупных генерала осмотрели Бабушку; и это были самые важные участники ее судьбы, после того как по ее поводу улыбались царь и Бенкендорф.

Новая цена старухи была вполне приемлемой. Тут был тонкий момент, потому что, скажем, за слишком дешевую цену, 3 тысячи ассигнациями (750 серебром), покупать статую для украшения губернского города было неприлично. Итак — 28 тысяч…

1846.

Монумент высотой в 4 с половиной аршина поставлен на Соборной площади Екатеринослава.

После 1917 года

город меняет имя и памятник. В Днепропетровске статуя свергнута, зарыта в землю, после вырыта; наконец оказывается во дворе Исторического музея, среди демократических каменных баб — памятников той эпохи, что не знала ни металла, ни царей.

1941, ноябрь.

Из захваченного фашистами города трофейная команда вывозит статую. Три тонны металла отправятся в Германию, к „месту рождения“ и самой императрицы, и ее бронзового подобия, — на войну против России и ее союзников.

* * *

Генерал,

Покорнейше прошу Ваше превосходительство еще раз простить мне мою докучливость…

Покорнейше прошу ваше превосходительство не отказать исходатайствовать для меня, во-первых, разрешение на переплавку названной статуи, а во-вторых, — милостивое согласие на сохранение за г-ном Гончаровым права воздвигнуть, когда он будет в состоянии это сделать, памятник благодетельнице его семейства.

…Часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас, как две капли воды; я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей. Афанасию Николаевичу следовало бы выменять на нее негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось ее перелить.

…За Бабушку, по его словам, дают лишь 7000 рублей, и нечего из-за этого тревожить ее уединения. Стоило подымать столько шума!

…Я продам по весу Екатерину.

Генерал,

…Статуя оказалась прекрасным произведением искусства… Я хотел бы получить за нее 25 000 р.

…Нельзя ли по крайней мере оплатить нам материальную стоимость, т. е. стоимость бронзы, и заплатить остальное, когда и сколько Вам будет угодно.

…Покорнейше прошу дозволить г-ну Юрьеву взять со двора Вашего статую, там находящуюся.

…И вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок.

Случайная фотография запечатлела образ медной бабушки в 1936 году.

Посвященные ей строчки доказывают ее присутствие в пушкинской биографии. Пушкинские мысли и образы — о науке, искусстве, государстве, о всемирных тайнах, открытиях чудных, — все это проносилось рядом, касалось, задевало, приглашало к соучастию.

Вещь, одушевленная гениальным владельцем.

Владельца нет, вещи нет — одушевление вечно…

О сколько нам открытий чудных…

РАССКАЗ ПЯТЫЙ „ТЫ СМИРЕН И СКРОМЕН“

Любому специалисту по русской истории и словесности известны сборники „Звенья“, издававшиеся Литературным музеем (первый том — в 1932 году, последний, девятый, — в 1951-м). Несколько лет назад, при подготовке пушкинского тома альманаха „Прометей“, мне было предложено поискать старые рукописи, по разным причинам — прежде всего из-за „тесноты“ — не поместившиеся в свое время в „Звеньях“. Разумеется, я отправился сначала в Рукописный отдел Ленинской библиотеки и углубился в бумаги Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича. Только перечень документов, опись его огромного архива занимает четыре тома, и это естественно, потому что, наверное, целой страницы не хватило бы для перечисления тех государственных и общественных должностей, на которых поработал в течение своей долгой жизни Владимир Дмитриевич. Видное место в этом списке занимает многолетнее директорство в Литературном музее, а также собирание, редактирование „Звеньев“. Почти всю корреспонденцию с авторами рукописей вел сам Бонч-Бруевич, и некоторые из полученных им писем оказались очень интересными.