Твоя Мари. Дневник. Часть первая
Шрифт:
«– В лес поедем сегодня.
Это говорится таким тоном, словно я обязана подпрыгнуть от счастья. Я ненавижу все эти природные ландшафты. Меня не заводит процесс под кустами, в лесу или где-то еще. Но выбора-то нет, разумеется.
– Тебе будет хорошо, не переживай.
Я уже давно ни за что не переживаю – смысл? Все равно он сделает так, как хочет. Да и «хорошо» с ним наверняка будет, это я тоже знаю…
Жарища под тридцать с лишним, все липнет к телу – июль просто
– Меня посадят, – замечает Дэн, имея в виду, что в таком виде мне совсем мало лет на первый взгляд.
– За все остальное не сажают? – я намекаю на арсенал в багажнике его старой «Тойоты-Висты», и он смеется.
– Задери ноги на панель, – требует он, проехав пост ГИБДД.
– Зачем?
– Оглохла?! – орет так, что я и правда глохну на секунду и вскидываю ноги на переднюю панель.
– Надо было юбку, – ворчит он, пытаясь расстегнуть «молнию» шортов. – Что у тебя за мода – как пацанка какая-то? Ну, надела юбочку…
– Ага – и под нее лучше без белья, да? Вот бы ты торчал…
Через час я лежу на капоте, от которого исходит такой жар, что я чувствую себя шашлыком или чем-то запеченным на листе. И Дэн сидит в шезлонге с банкой безалкогольного пива и наблюдает. Интересно ему, как скоро я зажарюсь, что ли?
– Мне жжет спину…
– Замолчи! Ты мне мешаешь!
Я замолкаю, разумеется. Он подходит и выливает пиво прямо на меня – черт, оно едва не шипит на капоте, стекая струями под спину. Запах… фууу, черт, я теперь как вяленая вобла…
Сейчас достанет свой мольберт и начнет наброски делать – вот как пить дать. И это значит, что еще пару часов я в таком виде пролежу на жаре. А я, между прочим, плохо переношу жару. Но он это помнит, а потому прихватил огромную простыню, которую периодически смачивает водой из канистры и накидывает на меня. Я знаю, что больше всего ему нравится, как мокрая ткань облепляет меня – это его всегда заводило. Но мне вообще-то жарко, и дышать уже тяжело.
В очередной «подход» он вдруг берет кисть и начинает рисовать прямо на мне – знает, что я терпеть не могу таких прикосновений. Я ору на весь лес, кажется, но он не обращает внимания. Через двадцать минут вместо груди и живота у меня черная кошачья морда – я это вижу в протянутом зеркале. Черт, ну почему я не могу его любить – такого талантливого и способного? Ведь он во всем такой – и врач он просто классный, да и вообще…
Потом мы… черт, даже словом таким называть как-то неудобно – это не секс, а что-то…
– Ну, скажи мне хоть раз… – стонет он, одной рукой держа меня за шею, а другой прижимая к себе снизу. – Неужели так тяжело? Просто возьми и скажи…
Чувство идиотского противоречия заставляет меня промычать что-то типа «я тебя, сука, ненавижу». Он идет ва-банк, благо, руки мои надежно зафиксированы, и ничего я ими не смогу сделать – ненавижу, когда меня целуют в лицо, едва прикасаясь губами к коже, никому не позволяю… Господи, да за что же мне это все?!
Кстати, о рисунках – он иной раз делает такие сумасшедшие коллажи из фоток… И вот я как-то сдуру выложила в ЖЖ такой… И что я вижу через месяц, роясь по форумам? Правильно – мою фотку в объятиях Дэна в качестве аватарки у какой-то сопли! Я почувствовала себя так, словно с меня кожу содрали, честное слово. Поэтому теперь мой ЖЖ в режиме «френд-онли».
Таких картин я нарисовал на ее теле сотни, иногда, под настроение, разрисовывал ее красками с ног до головы, но почему-то почти не снимал этот боди-арт, на снимках все выглядело хуже, чем вживую. Я выставлял Мари в самые немыслимые позы и рисовал, рисовал… Она всегда удивлялась:
– Не понимаю, ты зачем в медицинский-то пошел? Чтобы иметь возможность безнаказанно резать неподвижные тела? Тебе же в академию художеств надо было, неужели никто этого не говорил?
– Да брось ты, Машка, какая академия художеств, – короткими набросками воссоздавая на листе силуэт ее спины, улыбался я, польщенный ее словами. – У ребенка врачей редко бывает выбор. Мы всегда продолжаем династию.
– Но ты ведь мог нарушить это правило. Не крепостное право же…
– Право-то не крепостное, а вот родители бы точно не одобрили. И потом, мне все нравится, я люблю свою профессию, а рисовать можно и в свободное время.
До сих пор, натыкаясь где-то на очередную папку с рисунками, я испытываю физическую боль от потери. От Мари у меня остались только эти рисунки…
«Я часто думаю – а почему вообще мы оказались вместе? Почему, как вышло, что я подпустила Дениса так близко, хотя не хотела? Не вру – совершенно не собиралась ничего с ним иметь. Мне казалось, что отношения с ним – сплошная эмоциональная боль, вокруг него всегда будут виться другие женщины, а я не смогу этого терпеть. И дело не в том, что я не уверена в себе. Я просто не хочу растрачивать себя на такие вещи, как ревность. Такой странный способ самоубийства – пусть и в фигуральном смысле. Нет, я не хотела страдать из-за мужчины, даже если этот мужчина – Денис.
Я уклонялась от его попыток перевести наши отношения в какую-то более серьезную плоскость, не соглашалась ни какие-то свидания. Правда, не считала таковыми походы в театр, например – моя мама часто приносила билеты на самые модные спектакли или на те, где участвовали гастролеры из столицы, и мы с Денисом непременно их посещали. Но – не больше. Он провожал меня до дома и уезжал, а я не интересовалась, куда он едет.
Не скрою, узнать, что он встречается с кем-то, было бы больно. Но и убиваться по этому поводу я тоже не стала бы, слишком уж не хотелось этой боли.
Я и переспала-то с ним в первый раз исключительно из любопытства, удивив даже себя этим шагом. Он был моим первым мужчиной, но я у него явно не была дебютом – мне почему-то сразу так показалось, а позже Денис это подтвердил. Но какая, в сущности, разница, если я не собиралась выстраивать ничего серьезного? Такая вещь, как секс, не стояла в числе моих приоритетов и не являлась чем-то определяющим.
Мы стали делать это время от времени, я вообще не придавала значения этим постельным рандеву – ну, было и было, ничего особенного. Зато у Дениса начала съезжать крыша. Он непременно хотел какого-то развития, чего-то совсем другого, а не просто «переспали-разошлись».