Ты не выйдешь отсюда

– Если это «массовый психоз», то вы могли и не покидать страну.

– Видишь ли, в таких ситуациях ты всегда боишься, что найдется какой-то умник, еще круче и опытнее тебя, и раскроет весь твой план, найдет следы, которые вроде бы не должны оставаться. Это в книгах ты пишешь так, как тебе надо, а в жизни бывает всякое, она непредсказуема. На днях моя книга выходила про растения, там много про ядовитые виды и симптомы отравления. И даже информация о том, что через сутки яд определить практически невозможно.

– Неловко вышло.

– Да. Только на особом оборудовании при особых условиях. Через двое суток шансов еще меньше. Но я не знал, как быстро они доберутся до тел. Я не знал, оставят ли они себе в лабораториях образцы органов до захоронения. Я не знал, повысится ли компетентность наших органов следствия и как далеко уйдут технологии. Слишком много «если». И мне пришлось уехать. А теперь возвратиться кажется безопасным.

И тут Данила пошевелился. Только не это… Мы ведь почти уже подружились со стариком. Может, он помог бы мне подобрать комбинацию? В первый же раз помог, хоть и не знал об этом.

Дроздов тут же подбежал к нему.

– Сынок…

– М-м… Больно…

– Потерпи, сын… Какой код? Мы не можем выйти.

Голова Даниила была повернута набок, и, открыв глаза, он увидел меня на диване. Эх, как неудачно…

– Она… все… знает… – медленно, но, к сожалению, четко произнес он, вместо того чтобы назвать четыре дурацкие цифры! Я бы успела, услышав код, убежать!

– Что знает? О чем ты?

– О телах… В подвале… Я… искал тебя… Но они… не смогли… отгадать… загадку… Они плохо себя вели, папа! – Слеза скатилась по лицу Даниила. – Мне пришлось… А она… Знает… Я не хочу… в тюрьму…

– Понял тебя, сын.

Дроздов распрямился и посмотрел на меня. По его глазам я все поняла. Это будет не первый раз, когда он убьет того, кто знает их тайну.

27

Дроздов полез в напоясную сумку и достал какую-то ампулу. До меня быстро дошло, что это какой-то хитрый яд. Пожилой полярник умеет их создавать. Ему надо не скрываться от правительства, а работать на него. Там очень ценятся такие люди. Особенно когда нужно устранить очередного либерала-мятежника. Он, однако, выбрал себе иную миссию: защищать своего маньяка-сына от простых граждан. Когда найдут мой труп в запертом бункере, там не что от яда следов не останется, там от моего тела следов не останется. На мумификацию не стоит и надеяться: бункер отлично проветривается и отапливается, я видела, что происходит с этими трупами внизу. Боже мой, я помню, что тела лежали друг на друге почти до самого верха, однако под мое стройное тело там явно имеется место. О чем я думаю сейчас…

Пока он шприцем вбирал жидкость из ампулы, я судорожно оглядывалась. Топор валяется слишком далеко от меня. Более того, путь к топору пролегает мимо Дроздова и его лежащего на полу сына. Что же делать? Броситься бежать по коридору? Но комнаты так медленно открываются! После нажатия кнопки проходит обычно несколько секунд. И еще столько же до закрытия. А он ведь погонится за мной, так что здесь без шансов. Что еще я могу сделать? Бегать кругами по коридору в надежде, что он выдохнется быстрее?

Дроздов сделал шаг вперед – ко мне. Я могу его толкнуть и схватить с пола топор, но смогу ли его им ударить? Столкнуть кого-то с площадки – это одно, а всадить лезвие в чью-то черепушку – это, видимо, не про меня. Кто мог предсказать, что меня убьет в итоге моя доброта?..

Я смотрела в его вмиг похолодевшие глаза и ждала неизбежного. Между нами оставалась пара метров. Глаза неоднократного убийцы превратились в две серо-голубые льдинки. Вот он делает еще шаг – и на верхнюю часть лица падает тень от мишуры. И глаза темнеют, как полярная ночь. Еще шаг – он вышел из тени. И глаза засверкали. Снова две льдинки, угодившие под прямые солнечные лучи. Льдинки… Похоже на Динки. Но таких, как тетя Дина, больше нет. Она была одна в своем роде. Погодите… Я сделала шаг назад, чтобы выиграть время. Пусть даже пять секунд, мне хватит. Мозг заработал. Мысли выстреливались одна за другой, как пулеметная очередь. Динка-льдинка. Убрать начало, и будет Динка. Льдина – Дина. «Льдина – нет первой части». Первая часть – «ль». «Дюна – вторая позиция другая». «Ю» – вторая позиция, вторая буква. Меняется на «и». Дина.

«Третья любовь – вечный огонь, она навсегда». Две жены, а третья – это, получается…

Он подошел вплотную. Игла приблизилась к моей руке.

«Я жил у подруги». «Я любил ее».

– Я ее племянница! – заорала я не своим голосом, когда до моей кожи оставался миллиметр. Рука со шприцем остановилась. – Тети Дины! – уточнила я, глядя в его расширяющиеся глаза. – Я ее племянница! Мое настоящее имя – Олеся Задорожная. Мамино имя в девичестве – Марина Маштакова. Тетя Дина – ее младшая сестра. Мне она была подругой.

Пораженный, Федор Дроздов обернулся на лежачего и стонущего сына.

– Это правда?

– Я могу показать паспорт! – Я сомневалась, что захватила его с собой, но нужно было дожимать старика.

– Твоя тетя. Она ведь спасла меня. Укрывала. А я любил ее. Знаешь?

Я осторожно кивнула. На тот момент я уже все поняла и даже вспомнила, как когда-то давно, когда я была еще подростком, мы с мамой и тетей Диной приехали в начале лета в деревню, и там оказалось много мусора и какие-то мужские вещи. Она сказала, что разрешила тут пожить какому-то приятелю, которого жена из дома выгнала после ссоры. Мама отпустила вульгарную шуточку, а тетя добавила, что мужик уже вернулся к благоверной, просто она не успела тут прибраться.

Следующая мысль отозвалась жуткой, горючей, острой, как перец чили, болью у меня в груди. Тетя Дина помогала убийце своего возлюбленного, сама того не зная!

– Какая… разница… кто… она… – бормотал с пола Даниил. Затем попытался повернуться и заорал. – Больно! Папа, скорее! Отвези в больницу!

– Скажи код от двери.

– Ноль-три-ноль-восемь.

Отлично, они просто поменяли порядок! Опять же, так просто и так сложно одновременно, ведь я бы ни за что не догадалась попробовать эту комбинацию.

Не поверите, с каким облегчением я наблюдала за тем, как Дроздов возвращает шприц в сумку.

– Иди, дочка, – сказал, не глядя на меня.

– Нет! – заворочался снова Данила на полу. Постоянно прерываясь на крик от боли, он продолжал настаивать на моем умерщвлении: – Папа, она заявит! Меня посадят, папа! Им плевать, что я инвалид! Убей ее, спрячь тело, и те, другие тела, тоже, а потом вызови скорую! Я не могу пошевелиться, папа! Сделай что-нибудь! – И он заплакал.

– Сделаю. Сделаю то, что давно должен быть сделать. Еще пятнадцать лет назад.

Отец устало сел на диван и кивнул мне на дверь бункера, мол, давай уже, вали. Ему не пришлось повторять команду вслух. За несчастные десять секунд я взлетела наверх и набрала код. Он подошел. Дверь бункера и открылась, а входная и вовсе не была заперта, и я оказалась на свободе.

Холодный январский ветер бросился мне в лицо, разметав волосы во все стороны. Полушубок остался на вешалке в холле бункера вместе с сумкой, но мне было плевать. Я не мерзла. Меня согревало неведомое доселе чувство – чувство жизни. Мы всем живем по инерции, толком не осознавая этого. А вот когда ты пережил такой опыт, околосмертный, как говорят в англоязычных странах (near-death experience), да и не единожды за какие-то несчастные трое суток, когда ты практически целовал смерть в губы или во всяком случае трогал ее холодное чрево, вот тогда ты поймешь, что это такое – чувствовать себя живым.