Ты не знаешь меня

У меня появляется ощущение легкого хмеля, после полутора бокалов вина в такую рань, поэтому я опираюсь на твердую руку Ноя, пока мы идем мимо шумного города, который просто напичкан достопримечательностями. Мы гуляем по городу, и иногда наши тела соприкасаются, прилипая друг к другу, особенно на пешеходных улицах. Солнце палит голову, и я чувствую соленый привкус на своих губах от ветра. В окне магазина я вдруг замечаю мертвую тушку маленького поросенка, перевязанного веревками.

— О, мой Бог. Смотри! Кому приспичило настолько ужасное зрелище выставлять в витрине? — с удивлением восклицаю я.

— Это prochetta. Итальянская особенная традиция. Выпотрошенного поросенка наполняют кусками мяса, жира, специями, кладут много чеснока, а потом зажаривают на вертеле. Затем его разрезают на большие тонкие ломтики, это очень вкусно, если тебе захочется вдруг мяса…

— Тьфу. Я не смогу это есть, раз увидела самого поросенка.

— На самом деле очень вкусно, — говорит он.

— Почему ты купил здесь дом? — тихо спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Здесь хороший климат и мне нравится, что есть большая русская община.

— Ты говоришь по-французски?

— Неа. Я говорю по-русски и на английском. А ты?

— Я изучала его в школе, но подзабыла.

— Хорошо, как раз здесь ты и будешь теперь практиковаться, — говорит он.

— Расскажи мне, каким ты был в детстве? — настаиваю я. Он фактически ничего мне о себе не рассказывает, или же очень мало. Мне хочется узнать о нем как можно больше, то что я могу узнать.

Он с удивлением посматривает на меня, видно никто никогда не спрашивал его об этом.

— Меня боялись, хотя я был покладистым. Верным, очень преданным. А ты?

И вот опять, он переводит разговор на меня. Я смотрю на него из-под ресниц и говорю себе: «Не обращай внимания, он не сможет прятаться от меня вечно. Понемногу я научу его доверять, и он откроется».

— Я была пухленькой, страшной, маленькой. Летом я совершенно голая ложилась на пол, отказываясь одеваться, зимой бегала по дому, выискивая место, где могла бы спрятаться, чтобы неожиданно выпрыгнуть и напугать маму с ба.

Он смеется.

Я улыбаюсь.

— Да, я именно так и делала. Они делали вид, что пугаются, я так хохотала, что смогла их по-настоящему напугать, что падала на пол и хохотала, держась за живот.

— Мне бы хотелось это увидеть, — говорит он, улыбаясь. — Придется тебе как-нибудь спрятаться у меня в шкафу.

— Это уже не сработает, я потеряла эту свою способность так смеяться. Теперь твоя очередь рассказать от чего ты, когда был маленьким, мог так хохотать.

Он смотрит мне в глаза.

— Я никогда не смеялся, даже когда был маленьким.

— Почему?

— Наверное, потому, что моя мама всегда была грустной. Она так и не смогла свыкнуться с тем, что ее бросил мой отец.

— Ты когда-нибудь скучаешь по России? — тихо спрашиваю я.

— Нет.

— Нет?!

Он отрицательно качает головой.

— Когда я был моложе, я часто вспоминал свое детство. Я вспоминал свои первые шаги, держась за палец матери. Воспоминания были такими яркими, словно они произошли только вчера, но сейчас от них ничего не осталось. Дома, люди, воспоминания. Все ушло... я не думаю о них.

22. Таша Эванофф

Церковь расположена среди городской зелени, и ее фактически невозможно увидеть среди листвы деревьев, пока вы не оказываетесь прямо перед ней. Она богато разукрашена мозаикой и имеет шесть луковок. Если это добавить к тому, что она скрывается от посторонних глаз, то она кажется чем-то мистическим, стоящим особняком, почти райским оазисом, в оживленном городе.

У двери стоит охранник во всем черном. Даже оправа его очков черная, не говоря уже о стеклах. Он выглядит суровым, кажется русским, но странно, по-русски не говорит. Он говорит с нами сначала на французском, а потом переходит на английский. По-видимому, он здесь стоит, просто для проформы, чтобы сообщить, что в церкви запрещено фотографировать и снимать видео. А также громко разговаривать, нельзя заходить в шортах и с оголенными плечами.

У меня с собой был большой платок, поэтому я воспользовалась им, чтобы прикрыть голову, прежде чем мы входим в церковь. Внутри все выглядит еще более грандиозно и сказочно, чем снаружи. Здесь нет именных рядов лавок, несмотря на то, что в строительстве этой церкви приняли участие крупные российские бизнесмены из общины, которые живут в Ницце. В православной церкви прихожане стоят.

Здесь очень много потрясающе красивых икон и картин. Неземную атмосферу создают сотни горящих свечей, кругом так тихо. Перед нами возвышается огромный серебряный крест, и иконы в серебряных окладах, усыпанные драгоценными камнями.

— Я должна поставить свечку за папу, — шепчу я.

Он странно на меня посматривает.

— Бабушка просила, — отвечаю я на его немой вопрос, пожимая плечами.

Он ждет, когда я подхожу к иконе. Склонив голову и поклонившись, я произношу молитву за папу.

— Пожалуйста, заставь папу раскаяться. Войди в его сердце, — я смотрю в глубину глаз иконы, баба говорит, что если долго во время молитвы смотреть в глаза иконы, то ты попадаешь, как бы в озеро, встречаясь со своей собственной душой. Конечно, я никогда достаточно долго не молилась, поэтому у меня такого не происходило, сейчас тоже этого не произойдет.

Вытащив бумажный платок из сумочки, я стираю губную помаду, прежде чем поцеловать руку иконы в знак любви и веры. Мы никогда не целуем лица икон, поскольку Иуда потом предал Христа, сначала поцеловав его в щеку. Я зажигаю свою свечу и ставлю на кандила перед уходом, осеняя себя крестом.

— Ты любишь своего отца, — говорит он очень тихо, как бы про себя, когда мы покидаем прохладный храм, выходя на солнце.

Я останавливаюсь и смотрю на него. Он, кажется, удивленным, что я захотела поставить за папу свечку, и я могу его понять. Мне следует рассказать, что я чувствую на самом деле.

— Я знаю, что отец ужасно обошелся с мамой. Когда я была маленькой, я видела, как он выгнал ее из дома, с такой злостью толкнув ее за порог, что она буквально вылетела и упала, распластавшись на ступеньках. В одно мгновение все годы, проведенные с ней, для него стали ничем. Иначе я бы не стала «беспризорной собакой». Он обращался к ней так, словно она была пустым местом. Пока она стояла плача и крича, что он ошибается, что всю жизнь она была ему верна, он захлопнул перед ее носом дверь и запретил мне с ней видеться.