Ты никогда не исчезнешь

Габриэль грустно улыбнулся:

— Ведьмы есть.

— Даже их нет, Габи.

Том положил голову на ноги Габриэлю, и тот не смел пошевелиться.

— Пока я не уснул, Габи, я хотел тебе сказать…

— Что сказать?

Том силился держать глаза открытыми. Лежа он видел только белый потолок, огонь… и лицо мальчика, склонившегося над ним.

— Сказать тебе спасибо.

— Не за что…

— Спасибо за то, что поздравил меня с днем рождения. За то, что пошел за мной сюда. И что пытался меня освободить. Спасибо за то, что ты — мой единственный настоящий друг.

80

Рана над глазом больше не кровоточила, и голова не болела, я видела, слышала, ощущала, понимала.

Я больше не извивалась на грязном полу, не пыталась встать, натыкаясь на острые камни стен, не пыталась выплюнуть кляп. Даже не старалась единственным открытым глазом посмотреть на Савину — толку от этого было не больше, чем целиться из незаряженного пистолета.

Я берегла силы.

Случай должен представиться. Непременно должен, в последний раз.

— Мадди, вы должны были больше заниматься сыном. Оберегать его. Все эти истории не имели к Габриэлю никакого отношения. У вас был сын, чтобы заме нить Эстебана, чего же вы еще хотели? Неужели труд но было держать его в стороне?

Не знаю, как он добрался до вашей истории, — наверное, вы оставили где-то документы, не стерли файлы из компьютера. Так или иначе, Габриэль все по нял и, как и следовало ожидать, захотел познакомить ся с Томом — двойником его умершего брата, мальчиком, по которому мать сходила с ума.

Они ровесники, чувствительные, одинокие… Естественно, они подружились. Том неотступно думал про Эстебана, про мальчика, поселившегося в его голове после моих рассказов. Габриэль тоже многое знал про Эстебана, он даже мог надеть его одежду, которую вы из сентиментальности сохранили. Должно быть, Том и Габриэль, наслушавшись историй с привидениями, развлекались игрой в двойников. В их годы это нормально — заигрывать с фантастическим, верить в магию или хотя бы делать вид, что веришь.

Вчера ночью все должно было пройти легко и просто. Дверь на ферме никогда не запиралась. Амандина не могла меня услышать, она всегда принимала перед сном тройную дозу валерьянки. Для верности я реш ил а вколоть ей оксикодон, а потом разбудить Тома и увести его.

Я вколола Амандине лекарство — возможно, и, слиш ком много, потому что она ворочалась во сне. Оставила шприц на видном месте, рассчитывая, что когда его найдут, то первым делом подумают о враче. И вошла в комнату Тома.

Она была пуста.

Я увидела во дворе его следы. Они вели к дороге. Я подумала, что история повторяется, что Том сбежал от меня, как Эстебан десять лет назад. Опять я была недостаточно терпелива, не доказала ему свою любовь, Том меня боялся, как боялся Эстебан!

Я в это поверила, Мадди, я в самом деле в это верила те несколько минут, пока в панике шла от фермы к машине, пока фары шарили в темноте, высвечивая источник, Фруадефон, мост…

Он был там — мокрый, замерзший, испуганный кролик.

Узнав меня, он улыбнулся и подбежал к машине. Я открыла дверь, и он немедленно влез. Я снова пришла ему на помощь, как тогда у водопада, в который раз за все эти годы.

И в это мгновение я почувствовала гордость, прочитав в его взгляде, что я — его настоящая мать.

Пока я отогревала Тома, он рассказал, что Эстебан приходил поздравить его с днем рождения. Какой Эстебан, о ком ты говоришь, Томми? Эстебан, его воображаемый друг, который выглядел совсем настоящим. Я сразу поняла, что это Габриэль. Кто еще, какой другой мальчик мог быть в курсе? Но Том уверял, что Эстебан вселился в него, в его голову.

Я медленно проехала примерно с километр. Торопиться было некуда, я боялась угодить ночью в кювет. Том кашлял. Он удивился, что мы не свернули к ферме, и когда он опять закашлялся, я дала ему лекарство — половинку таблетки стилнокса. Он почти сразу заснул, в неудобной позе, сложившись, повиснув на ремне безопасности. Я снова остановила ма шину, чтобы усадить его поудобнее. Я не спешила, хо тела чувствовать себя матерью, наконец-то я могла беспрепятственно его оберегать. Любить.

Все шло по плану. Я была слишком счастлива и ничего не опасалась. Кажется, ни разу не обернулась, даже когда остановилась у пещер Жонаса. И подумать не могла, что Габриэль спрятался, но он сделал это, как только заметил свет моих фар у моста. Больше того — он за мной следил, он видел мои фары, светившие в ночи, и прошел почти три километра за моей машиной. Три километра вниз — это полчаса ходьбы. Потом, хотя я ехала медленно, он меня потерял посреди снегопада и долго искал мою машину. Наконец нашел.

Мадди, вы меня слушали? Понимаете, что это означает?

Габриэль должен был ненавидеть Тома, неизвестно откуда взявшегося соперника, из-за которого вы заставили его переехать сюда. Из-за которого вы его забросили! Но все вышло наоборот, он захотел с ним познакомиться. И подружился с ним. А когда понадобилось, помог! Вы осознаете, насколько у вас смелый и великодушный сын? И что, заботясь о Томе, он хотел показать, как любит вас?

Вы этого не заслуживаете, Мадди! Я уже говорила вам по пути сюда, что вы его недостойны!

Я начала догадываться обо всем, когда Саломон позвонил из «Шодфурской мельницы» Леспинасу и сказал, что вашего сына нет дома. А час назад, уже в машине, вы показали мне красную точку на экране своего телефона.

Мне повезло, Мадди, что вы оказались плохой матерью.

Понимаете? Если бы у Габриэля был при себе телефон, вы бы его спасли, я бы проиграла! Но вы его погубили, с вашим зашитым за подкладку трекером!

81

Леспинас стоял посреди заснеженного двора фермы и орал в телефон:

— Морено, вы слышали, что я сказал? Вертолеты и дроны! Все, что может лететь над снегом или катить по нему!

Женнифер Лушадьер, которая подпрыгивала рядом, стараясь согреться, не смогла разобрать ответ.

— Погода? А что с погодой? — кричал Леспинас. — Метель закончилась! Короче, Морено, у меня тут где-то прячется мальчик, которого преследуют две женщины. Одна точно ненормальная, и не поручусь, что вторая в своем уме.