Ты обещала не убегать

— Зачем ты мне это рассказываешь?

Взгляд Тимура устремлен в пустоту. Это пугает! До чертиков! И его разговор о моем отце тоже. Там, где замешен Горский, всегда много боли! А я так от нее устала…

Непроизвольно касаюсь его щеки. Хочу, чтобы он знал, что я рядом. Только Тимур не позволяет. Накрывает мою ладонь своей и опускает ее вниз. Контакт разорван. Привет, новая порция боли!

— Месть разрушает, Ксюша! Отравляет сознание, лишает здравого смысла. Я был ослеплен ненавистью и сейчас понимаю, что ошибся. Сильно. Непоправимо.

Тимур отходит от меня, оставляя совершенно одну. Мне не хватает сил даже повернуться в его сторону: ноги ватные, непослушные, сердце нарушает ритм, а в ушах нарастает шум.

Сомнения позади: еще немного и он сломает меня в очередной раз!

— У него Миронов, Ксюша, — выстреливает в спину Тимур. — И если ты не перепишешь на Ермолаева доверенность, он его убьет.

Зажимаю рот руками. Сильно. Чтобы своим криком не разбудить сына. Я ждала чего угодно, но это перебор!

Неистово вгрызаюсь в тыльную сторону ладони зубами. До треска. До солоноватого привкуса на языке. Говорят, человек способен ощущать только один вид боли за раз. Так пусть это будет она.

— Я подпишу, — сквозь слёзы шепчу Тимуру. Между Горским и Мироновым, между тюрьмой и жизнью я выберу второе.

— Скажи ему, что я все подпишу! — громче и увереннее говорю ему.

— Это не все, Ксюша! — контрольным в голову добивает Тимур. — Если в ближайшие дни я не привезу ему Тима, он попытается добраться до тебя и сына. Там, в Беллано, его человек держал вас на мушке.

— Нет, — изнутри вырывается истошный вопль. — Нет!

Ноги подкашиваются, и я падаю. Прямо там у окна. В этой маленькой никчемной квартирке в чужом городе, в чужой стране.

— Я его не отдам! Никому! Никогда! Ты слышишь? — безумно мотаю головой и продолжаю орать. В один миг абсолютно все потеряло значение. — Он мой, Тимур! Только мой! Не отдам!

Впервые я готова убить человека. Хотя нет, не человека — его жалкое подобие. Монстра! Бездушное, жалкое существо позарившееся на самое дорогое, что есть в моей жизни.

Ощущаю на плечах руки Тимура: он пытается меня обнять, прижать к себе, собрать воедино. Вот только, сколько не склеивай разбитую вазу — прежней она не будет никогда.

— Это твоя вина, Тимур! — шиплю почище любой гадюки. — Твоя и отца! Этого вы хотели добиться своей местью? Довольны?

Вырываюсь из тисков Тимура и бегу в комнату к сыну.

Он так устал, что моя истерика осталась им незамеченной. Глотаю слезы, глажу Тимошку по голове и тихо схожу с ума, как в бреду, повторяя:

— Не отдам!

42. (Не) отдам. Часть 2

Тимур

В сотый раз на мобильнике высвечивается: "Миронов". Дед ищет нас. А может уже нашел.

Прошло часа два, как Ксюша закрылась с Тимошкой в комнате, и не больше получаса, как смогла заснуть. Смотреть на ее страдания было больно. Слышать, как всхлипывала рядом с сыном, — невыносимо. Знать, что во всем виноват сам, — тошно.

Стою в двух шагах от спальни и, как верный пес, продолжаю охранять их покой. В гостиной кромешная темнота. Смотрю сквозь тонкую неровную щель между шторами во двор.

Жду.

Минут двадцать назад в сети появился Горский. Старик отзвонился ему первым. И, конечно, Николай вылетел ближайшим рейсом.

Чертовы документы для Ермолаева все еще в руках Горского. Сжимаю до боли кулаки и хочу верить, что он отдаст их, что между своей свободой и жизнью Миронова, он сделает единственно верный выбор.

Сам.

Только мы виноваты в случившемся — только нам и разгребать.

Свет фар.

Такси. Его силуэт в контровом свете фонаря.

Одинокий волк.

Горский.

Стараясь не шуметь, открываю дверь и впускаю мужчину в дом. Постаревший за эти дни лет на десять, глаза блеклые, впалые — узнать в нем сейчас лощеного Горского почти невозможно. От былой статности и горделивой осанки — ни следа.

Горский напуган! Его былой уверенности, что дед не нарушит их уговор, позавидовал бы любой, но сейчас от нее не осталось и следа. Ермолаеву наплевать на все, в том числе на меня. Для него главное — вернуть состояние. Цена значения не имеет.

Жду, что Горский начнет орать и срываться на мне. Я готов. Заслужил. Но вместо этого он делает шаг навстречу и обнимает меня. Крепко. По-отцовски. Так, как никогда не позволял себе Федор.

— Спасибо, что уберег их, — голос хриплый, уставший, отчаявшийся.

Хлопает меня по спине и отпускает.

Молча идем в сторону кухни, где включаю неяркий свет и проверяю шторы. О Ермолаевских стрелках наслышан достаточно.

— Хвоста нет, — заверяет Горский и садится за стол. — Рассказывай!

Дословно, по минутам говорю все, что знаю. Смотрю на него в ожидании вердикта, но тот не спешит.

Для меня главное уберечь Ксюшу и сына, у Горского интересы обширнее. Судьба Миронова его волнует мало. По крайней мере, не так, как собственная шкура. Он далеко не дурак. Понимает, что попади бумаги в руки деда, дни самого Горского на свободе будут сочтены.

— Мы отдаем старику документы и ждем, когда он отпустит Миронова, — подводя черту в своем рассказе, говорю Горскому. — Затем Ксюша переписывает доверенность на его имя, а я пытаюсь убедить, что Тимошке лучше остаться с матерью.

— Бред, — обрывает меня на полуслове Горский. — Никаких доверенностей, никаких документов. Забираешь Тима и едешь к деду. Пацана не тронет. Сам знаешь, в случае чего, все деньги уйдут на благотворительность. Так что Ермолаев пылинки с правнука будет сдувать, а ты, Тимур, присмотришь. Понял?

Качаю головой. Нет. Такой вариант не по мне.

— Не тупи, Тимур! — сверлит меня ледяным взглядом Горский. — Для Тимохи там сейчас самое безопасное место! А вот, если начнешь упираться, твой дед Ксюшу может… Короче, сам понимаешь!

— Она все подпишет! Дед оставит ее в покое! — пытаюсь достучаться до Николая. — Пойми ты, отобрать у нее сына все равно, что убить вместо Ермолаева!

— Не оставит, Тимур, он ее в покое пока не уничтожит! Пока всех нас не истребит! — Горский встает и, закурив, отходит к окну. — Почти двадцать лет мы как бельмо на его глазу. Он не остановится. Не сейчас, когда мы сами вложили ему в руки козыри.