Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове

Александр Рейжевский пришел в Центральный Дом литераторов в тот момент, когда я рисовал на стене гостиной Михаила Аркадьевича в виде улыбающегося за окном полумесяца. Рейжевский подписал к рисунку:

Улыбается в окне Нам луна портретом новым. Видно, нравится луне Это сходство со Светловым.

Ян Сашин писал автору знаменитой «Гренады»:

Поэту Светлову и слава и честь – Гренадская область в поэзии есть! Но много доносится жалоб: Расширить ее не мешало б…

Вот эпиграмма Владимира Волина:

Примерно двадцать лет назад Был зритель пьесе «Сказка» рад, И новых пьес он ждет, грустя, Примерно «двадцать лет спустя».

К рисунку, где Светлов идет снежной ночью с поднятым воротником, Александр Раскин писал:

Светлов хорош во всякую погоду, Да жаль, молчит он иногда по году. Михалков, увидев эту эпиграмму, добавил: Молчит, но если скажет слово,- То это слово М. Светлова!

Я вспоминаю, как мы со Светловым искали заключение для нашей книги «Музей друзей».

Светлов закончил книгу так:

Не родственники мы, не домочадцы, И я хотел бы жизнь свою прожить, Чтоб с вами никогда не разлучаться И «здравствуйте» все время говорить.

СПАСЕННЫЕ ГЕРОИ. Александр Рейжевский

Очень это не просто – написать о Светлове просто, написать так, чтобы это можно было показать ему. Он отложит рукопись, медленно отодвинется в самый угол кресла, словно ему необходимо посмотреть на тебя издали, потом сложит губы – ну совсем как заправский дегустатор,- вытянет их вперед до невозможности и нараспев произнесет длинное-предлинное: «Ни-и-и-че- го-о-о-о!» А глаза его сразу станут по-детски удивленными, и заиграет в них теплая светловская смешинка.

Но это уже высшая похвала.

Я дождался ее, этой светловской похвалы, только один раз. Вот как это произошло.

На семейный праздник собрались друзья. Пришел и Михаил Аркадьевич. Он был в новом черном костюме, и, хотя узел галстука забился куда-то вбок, под воротничок рубашки, вид у Светлова был необычно торжественный.

– Завтра у нас с Игиным и с ним,- показал он на меня, – телепередача. Надо, чтобы этот костюм успел ко мне привыкнуть, – сказал Светлов и тут же добавил: – А вообще из меня получится неплохая манекенщица. Портной сказал, что на мне очень хорошо висят вещи.

В течение всего вечера Светлов добродушно «добивал» меня за то, что я не оставляю работу в театре.

– Нельзя заниматься литературой во вторую смену, тем более – в ночную. Она этого не прощает. И по том – надо пробовать писать что-нибудь и кроме эпиграмм.

– А я пробую, Михаил Аркадьевич. Вот, жена не даст соврать,- написал недавно лирические стихи.

– Если это не семейная тайна – прочти. Пользуйся случаем, что ты у себя дома,- гости не разбегутся, воспитание не позволит. Помучаемся? – обратился он к остальным.

Честно говоря, я был не очень убежден, что из меня когда-нибудь получится сатирик. Но в том, что лирик из меня не выйдет, – в этом я уверен и по сей день.

Все притихли, и я начал читать.

И странное дело – с каждой новой строкой стихотворение становилось каким-то чужим, незнакомым. Я шел по нему, как по разбитой дороге, спотыкаясь о камни и попадая в лужи. Я чувствовал, как горят мои уши, и заранее отчетливо представлял себе реакцию Светлова: «Считай, что ты нам ничего не читал, а мы постараемся скрыть это от потомства». И это при моих друзьях!..

Короче – я мечтал только об одном: поскорее добраться до конца. Когда я кончил читать, Михаил Аркадьевич обвел взглядом присутствующих. Мне показалось, что прошел год. И вдруг неожиданно:

– Ни-и-и-че-го-о-о… Карапуз поднимается с четверенек.

Этого я никак не мог ожидать. Гости дружно присоединились к светловской оценке, переводя ее в более категорические формы, а я окончательно убедился, что ничего не понимаю в собственных стихах, и остаток вечера резвился, как школьник, получивший после частокола троек первую в жизни пятерку.

Когда гости разошлись, я на радостях даже помог жене вымыть посуду.

Около трех часов ночи нас разбудил телефонный звонок.

– Так вот – я наврал. Стихи – дерьмо. Подробности утром. Будь здоров.

И повесил трубку.

Он пощадил меня при друзьях, но не мог заснуть, не сказав правды.

У Светлова были трудные квартирные условия. Друзья посоветовали ему пойти в Моссовет. Он долго не соглашался: «Что я там скажу? Здрасьте, я Светлов. А он мне скажет: а я Сидоров, ну и что?»

Я поспешил заверить его, что поэта Светлова в Моссовете знают.

– Ты думаешь? – спросил он серьезно. И тут же добавил:-Ну, хорошо. Но на всякий случай ты будешь идти впереди, как оркестр, и петь «Каховку», а я поплетусь сзади, как демонстрация.

Приема в Моссовете он ждал недели две, а то и три. Сначала было трудно дозвониться начальству, чтобы условиться, затем уславливался, а начальства не оказывалось на месте. Наконец переносы надоели обеим сторонам- часы приема были назначены точно. И, как заверили Светлова, в последний раз. Мы договорились, что я заеду за ним в Союз писателей. Он встретил меня в вестибюле.

– Ты понимаешь, я совсем забыл – сейчас сюда должен прийти один полковник.

– Полковник подождет,- сказал я.

– Полковник не подождет. Я с трудом его разыскал – он приехал из Владимира на какое-то совещание. Всего на один день. А он мне очень нужен.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что под началом этого полковника служит молодой поэт. А полковник неодобрительно относится к увлечению солдата – подшучивает и вообще считает, что нечего бумагу марать.

– А парень – прелесть,- продолжал Светлов.- Прислал мне отличные стихи. Ему надо помочь. Вот я и пригласил полковника сюда. По телефону я ему ничего не объяснил – просто сказал,что важное государственное дело. Одним словом, иди, пой «Каховку» в одиночку.

Через несколько дней Светлов с гордостью показывал письмо солдата. Тот писал, что полковник вызвал его и приказал «работать над поэзией по два часа в день за счет учебного времени». Я не знаю, сохранилось ли это письмо в архиве Светлова, но солдат из Владимира узнает себя в этом рассказе. И полковник, наверное, тоже.

* * *

Лет двадцать назад, когда вечера поэзии проводились не так уж часто и, во всяком случае, не в театральных залах,- в старом помещении Театра эстрады на площади Маяковского, где теперь «Современник», был устроен вечер Светлова. Собственно говоря, это был не вечер – начало в четыре часа дня. В первом отделении стихи Светлова читали артисты, во втором – автор.