Ты родишь мне ребенка

Все так запуталось, так смешалось…

Стучу в ее дверь и прижимаюсь к дереву щекой, наваливаюсь грудью. Она не откроет, это точно, но так я могу представить себе, что она находится рядом со мною…хотя бы несколько минут.

И вдруг среди этого ночного безмолвия я чувствую, как мое сердце начинает стучать сильнее и быстрее: тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Мне кажется, что нос заполняет аромат женщины, которая находится по ту сторону двери. Мягкий, обволакивающий, родной.

— Оксана, — говорю я шепотом, но так, чтобы она меня слышала. — Открой мне.

Она молчит, но мне кажется, что через дерево двери я вижу ее очертания – настолько сильной становится хрупкая связь между нами.

— Я не могу без тебя, — говорю, качая головой. Это правда. Это, черт возьми, настоящая правда, а не придуманные слова для того, чтобы затащить в постель или получить что-то от другого человека.

Мое сердце открыто, оно кровоточит рядом с ней, и я снова ощущаю себя тем самым маленьким Маугли, которого приютила медсестра в своем сарае, давая приют закрывшемуся от жизни и всего мира пацану.

— Поговори со мной, — я отстраняюсь, упираюсь о дверь ладонью в том месте, где, скорее всего, находится ее щека. — Мне нужно услышать твой голос…

Мне кажется, что я слышу всхлип и успокаивающе провожу рукой по двери, будто глажу свою женщину по голове.

— Ты нужна мне, Оксана, — правда рвется из сухой глотки клочками. — Расскажи мне все о себе. Чем ты живешь? Что тебе нравится? Поговори со мной.

Дверь ожидаемо молчит, не двигается. За ней даже не слышно никакого движения. И от этой мысли, что я снова брошен, снова оставлен один, будит во мне мальчика, который не говорит на русском, а потому все воспринимает как враждебную среду.

Я хочу знать о ней все. Каждую деталь, каждую мелочь. Что она любит на завтрак? Как улыбается вечером перед сном? Как выглядит, когда расчесывает волосы? Какие книги любит? Что волнует ее при просмотре фильма?

Мне нужно знать все.

Кроме одного: насколько она преданна своему мужу. Насколько она предана мной…

Я поворачиваюсь спиной, облокачиваюсь плечом о стену рядом.

— Ты никогда не простишь меня, — говорю медленно, уже, скорее, самому себе. — За то, что я сделал. Но я не мог иначе. По-другому ничего бы не вышло. Тебе этого не понять, моя жар-птица. Ты из совсем другой вселенной.

Вдруг я понимаю, что дверь приходит в движение. Она приоткрывается. Чуть-чуть, совсем ненамного. Дрожит и тихо звенит цепочка, которая держит дверь, но мне не нужно много времени на то, чтобы преодолеть расстояние до самой моей желанной цели.

Резко дергаю дверь на себя, цепочка вылетает из углубления, и я вижу в неровном свете лампочки из подъезда Оксану – девушку из своих снов.

Не мешкаю и минуты – делаю шаг в квартиру.

Глава 21

Только одна мысль бьется и пульсирует в висках: «Как же он красив!», и ни одной другой. Он действует жадно, напористо: шагнув в квартиру, тут же обхватывает всю меня своими огромными, горячими руками, и я пропадаю и тону в его поцелуях, таких же несдержанных, как он сам.

Камал что-то говорит мне на ухо между поцелуями, на которые я едва успеваю отвечать, и иногда кажется, что от волнения он сбивается на татарский, потому что слов не разобрать.

Да и нужны ли слова?

Обо всем говорят его ласки, его вздохи, его явное желание. Он проводит рукой по груди, и она тут же отзывается на его прикосновение. Опускается к бедру, и оно дрожит в предвкушении. Легко задирает платье, и оно беспрекословно подчиняется этому варвару, поработителю.

Как же долго я его ждала…Как же долго…

Каким-то невероятным образом он ведет меня к постели, ориентируясь в темноте, как хищник, как человек, который много раз тут был, хотя мы переехали буквально два дня назад.

На ложе помогает забраться осторожно, аккуратно, но ни на минуту, ни на секунду не расцепляет объятий!

В постели он смотрит мне прямо в глаза, не позволяя отвести взгляда, а в момент, когда я запрокидываю голову, берет меня за подбородок и властно опускает его, чтобы видеть, как я откликаюсь на его неземные ласки.

И я смотрю. И вижу свое отражение в его глазах, и демонов вокруг. Черная пустота затягивает, и, как только я оказываюсь в ее центре, полыхает огнем. Яркий, обжигающий огонь будто бы снова и снова касается кожи, и мне кажется, что я снова ощущаю запах паленого мяса, меня начинает мутить, крутить, голова кружится.

— Оксана, я тебя не отпущу, — шепчет он мне в яремную впадину, туда, где замирает и прячется душа от такой неприкрытой нежности, такой непривычной ласки. — Ты будешь моей, моей.

Спустя какое-то время мы лежим в постели на спине, касаемся друг друга, думая, что если прервется хоть одно прикосновение, то вся наша близость растает как облако от ветра.

Камал осторожно нагибается, не отпуская моих плеч, и достает с пола упавшие из кармана брюк сигареты, прикуривает и я вижу, как двигается его кадык, когда он вдыхает дым.

Мне снова становится не по себе, я натягиваю одеяло побольше на грудь, прячу свое тело под него, но это движение не укрывается от Камала. Он зажимает сигарету зубами, и двумя руками буквально сдергивает одеяло с меня, так, чтобы оно лежало снова, как несколько минут до этого: только до талии.

— Не стесняйся меня, — говорит он хрипловато, а я буквально цепляюсь за его тело, чтобы удержаться и снова не натягивать одеяло на себя. — Никогда не смей себя стесняться.

В этой постели, в этом доме нельзя курить, но как ему об этом сказать? Сейчас все потеряло смысл, но, пока в окно нерешительно вползает туманом предрассветная дымка, а день не вступил в свои права, можно сделать вид, что это все не по-настоящему, не происходит в реальности.

И вот он сильно затягивается, а я провожу пальцем по его груди, и очерчиваю маленькую татуировку прямо в том месте, где должно биться его волевое, большое, сильное сердце. И вздрагиваю, когда понимаю, ЧТО там изображено.

Это огонек. Маленький танцующий костерок, который пляшет на его смуглой коже, покрытой жестковатыми волосками.

Почему? От чего такой странный выбор? Почему огонь?

Я вздыхаю. Аромат его сигареты вперемешку с личным терпким запахом этого мужчины щекочет нос. И я, хоть и не могу терпеть сигаретный дым, запах, прямо сейчас, после его слов почему-то принимаю его с удовольствием, ведь это все почти сон, не по-настоящему, правда?

— Почему такой символ? Отчего огонь? — немного ревниво спрашиваю. Потому что огонь и его тепло значат для меня очень, очень многое. Из-за него я стала другим человеком, и если будем откровенны, то недочеловеком: стала замкнутой, боязливой, закрытой, лишилась друзей и очень многого…