Ты у него одна

Что-то хищное мгновенно проступило в лице Лизки. Высокие скулы словно окаменели. Губы сжались в узкую линию. А кисти рук в кулаки. Еще минута-другая, и она кинется на нее с диким воем. Попытается сделать то, что ей не удалось с первого раза…

Но подруга быстро пришла в себя. И кулачки разжались. И уголки губ расслабленно поползли вверх в загадочной ухмылке. И на лице заиграло самое паскудное из Лизкиного арсенала выражение.

– Какой мальчик, дорогая? – надменно-покровительственным тоном поинтересовалась она и тоже встала на ноги. – Ты о чем? Или, вернее, о ком? Определи возрастную категорию, что тебя интересует? Все же решила внять моему совету и найти себе кого-нибудь?..

Так, все. Момент упущен. Теперь она будет кривляться и ломаться сколько угодно, но правды из нее не вытащить ни за что. Это было и плохо и хорошо одновременно. Если Лизка играла на ее стороне, то все идет как надо. Она под страхом смерти не выдаст мальчишку, которого успела куда-то спрятать, пока Эмма пробиралась от ворот к крыльцу. Правда, вопрос – зачем это ей – повисал в воздухе.

Но ежели то, о чем сейчас с ужасом подумала Эмма, окажется правдой, то лучше бы этому мальчику вообще никогда не родиться…

– Где твой муж? – вдруг спросила Лизка, без тени былого расположения наблюдая за подругой.

– Дома, наверное… Я не знаю.

– Слышала я, что ты с ним помирилась. Он от Ланки съехал. Та в бешенстве. Правда?

– Ты о чем? Если о Ланке, то о ней я ничего не знаю…

– Эмка! – Было видно, что спокойствие ей дается с великим трудом. – Прекрати ваньку ломать! Ответь мне, про Данилу – это правда?! Ты с ним помирилась?!

– Да… Мы решили начать все сначала. И… кажется я беременна. А ты меня по голове, дура!

Она не знала, зачем рассказывает ей об этом. Зачем ищет в глазах подруги подтверждение своих самых лучших надежд. Так хотелось верить ей?! Верить в ее непричастность?! Или в то, что эта подруга не окажется такой же гнусной и подлой, как та, умершая пять лет назад?! Ох, как велик комплекс в ее душе! Велик и неистребим! Комплекс веры в любовь и надежность. А нет ничего уже на этом свете! Нет и быть не может! И Лизавета такая же гадкая и гнусная мерзавка, как и Зойка. Она так же попытается использовать ее, прикидываясь доброй, прямодушной и отзывчивой. Ей ведь невдомек, что Эмма только что вспомнила, где, когда и на ком она видела вечернее синее платье с красивой сверкающей брошью в виде цветка. Лиза же не может предполагать, что, держа ее голову на своих коленях, она возродила в Эльмириной памяти похожий эпизод из прошлого.

Тогда они были много моложе. То ли на новогоднем балу в институте, то ли просто на какой-то вечеринке. Эмма жутко набралась и блевала в студенческом туалете, перегнувшись пополам через ее – Лизкино колено. Колено, обтянутое синей шерстяной тканью.

А потом они укрылись в раздевалке. И Эльмира легла на пол, что-то подстелив под спину, а голову положила Лизке на колени. Та сидела, вытянув длинные ноги, привалившись к стене, поглаживала ей лоб прохладными, приятно пахнущими пальцами и что-то тихо говорила. Их потом обнаружили их ребята-сокурсники. Помогли подняться, одеться. Развели их по домам. Наутро они долго трепались по телефону, сдавленно хихикая в трубку, вспоминая суматошность прошедшего мероприятия. А потом все забылось. Все, кроме этого синего платья и отчаянного блеска бриллиантовой броши, приколотой к глубокому декольте.

– Любимый подарил, – говорила тогда всем небрежно Лизка, взбивая кудри у зеркала. – Так, стразы, безделушка. Но подделка хорошая…

Все это напрочь стерлось у Эммы из памяти. Пьяный ли угар был тому виной, либо время, но беспорядочные фрагменты воспоминаний отчего-то слились в единую картину только сейчас. И вспомнив все, она заледенела.

Лизка молниеносно уловила происшедшую в ней перемену. Как-то сжалась вся. С лица пропала холодноватая надменность, в нем что-то дрогнуло. Задергалось правое веко, и она попыталась скрыть это, приложив к нему ладонь. Губы горестной скобкой опустились вниз. Она прокашлялась еле слышно и пробормотала:

– Я не знаю, о чем ты сейчас думаешь. Мне плевать. И я не буду перед тобой оправдываться. Знаю, что это бесполезно. Поверить мне ты не сможешь. Это твое право…

– Где мальчик? – прервала ее бессвязную речь Эльмира. – Пойми, это очень важно.

– Кому? Тебе? Даниле? Или, может быть, твоему «дяде Гене»? – Лизка просто осатанела, произнося последнее имя. Она его не произнесла даже, она его выплюнула. – Нету мальчика, поняла?! Нету!!! И отстань от меня!!! Ничего не скажу!!!

– Но… Но время уходит. Он уже схватил его мать, и если поймает его, то…

– Замолчи, слышишь! – Лизка нацелилась в нее длинным пальцем, словно дулом пистолета. – Замолчи. Я ничего не желаю знать!

– Ладно, хорошо… Тогда, может, ты ответишь мне на один-единственный вопрос… Зачем ты…

– Нет! – Она заорала страшно. Просто обезумела. Вздрогнула от звука собственного голоса и чуть тише добавила: – Нет! Ничего я тебе не скажу. Ни-че-го!

– Что за тупость, Лизка?! Ну почему ты мне не хочешь ничего объяснить?!

– Ты не доверяешь мне, а я тебе… – Лиза повернулась к ней спиной, направляясь к выходу из детской. – Пойдем сварим кофе, что ли…

Они молча спустились по лестнице. Так же молча вошли в кухню и, не проронив ни слова, сварили кофе, помогая друг другу перемалывать в ручной кофемолке зерна, ополаскивать чашки и отслеживать капризную шапку пены над горлышком турки. Потом сели за стол друг против друга и насупленно замолчали.

Минута… Две… Десять… Кофе остывал. Ни одна из них к нему не притронулась. Они продолжали молчать, не глядя друг на друга. Потом Лизка вдруг поймала ее руку, накрыла своей и почти жалобно попросила:

– Потерпи, Эмма. Потерпи немного. Мы не имеем сейчас права на доверие друг другу. Мы просто не имеем на это права…

Глава 22

Первый лестничный пролет был пройден без происшествий. Затем второй, а вот на третьем…

– Вы к кому будете, молодой человек?

Старая грымза нацелила в него толстые телескопические линзы своих очков, застыв прямо против той двери, куда он так спешил попасть.

Данила буркнул нечленораздельное «добрый день» и попытался обойти бабусю стороной. Но не тут-то было. Она вцепилась в его рукав сухими тонкими пальцами и злобно зашипела:

– Если к Лизке, то ее дверь вот эта. Чего косорылишься, ведь знаю, что к ней, беспутной, идешь!

– А если нет?

– Тогда можешь смело повертать обратно, потому как выше тебя никто не ждет. – Ох, как она обрадовалась. Как восторжествовала и из-за его растерянности, и потому, что могла продемонстрировать свою осведомленность, а может, и просто оттого, что представился случай поскандалить. – Сокольские укатили за рубеж. Витебские на даче. Две квартиры заколочены и опечатаны до особых распоряжений властей. А Симка Сушков в тюряге, на нарах гниет. Так что тебе не к кому туда иттить. Не к кому, кроме Лизки-шалавы! Вот так-то!