Ты всё ещё моя

Я не знаю, страдать ли мне. Или все же наслаждаться. Добровольно сгораю в том пекле, что Чарушин так старательно создает.

Лишь доведя нас до пика, Артем останавливается. Замирает, ничуть не ослабляя сковывающего давления. Тяжело дыша, продолжает прижимать меня к стене. Наше время закончилось, и эту близость ничем оправдать нельзя. Он обнимает, потому что нуждается именно в этом. Но, конечно же, никогда этого не признал бы.

– Правда, один? – вибрирующим шепотом прорезает сгустившийся вокруг нас воздух.

Внутри меня что-то содрогается и рассыпается искрами.

– Правда, – отвечаю так же тихо.

И он уходит.

Снова долго его жду. Принимаю душ. Привожу себя в полный порядок. В попытках отвлечься копаюсь в телефоне. А Чарушин все не показывается из ванной.

«Все хорошо… Мы на правильном пути… Прогресс очевиден…», – говорю себе, но полностью унять волнения не удается.

Отчего трясет меня все сильнее. Это что-то психологическое. Разрастается, без возможности уйти на спад.

Когда же Артем появляется в гостиной, не имею сил, чтобы встретиться с ним взглядом. Опуская веки, всячески этого избегаю. Вплоть до того момента, как оказываемся вдвоем в машине.

Боковым зрением замечаю, как он что-то делает в своем телефоне. Молча жду. Но он вдруг протягивает его мне.

– Вбей номер своей карты, – бросает уже привычным сухим тоном.

– Какой карты? – теряюсь я.

Толком не посмотрев на экран телефона, вскидываю взгляд на Чарушина.

– Банковской, – отбивает невозмутимо.

– Зачем? – выдыхаю сдавленно.

Он так легко плечами пожимает… Совсем как раньше.

– Закину кэш.

Взрывает пространство этим объяснением.

С полминуты я ни моргнуть, ни вдохнуть не могу. Оживаю, когда ощущаю распространяющееся повсеместно жжение.

– Зачем? – повторяю громче, почти зло.

– Купишь себе что-нибудь.

Убивает меня. Он меня убивает.

Не веря в реальность происходящего, отрешенно трясу головой.

– Еще раз посмеешь предложить нечто подобное, больше меня не увидишь! – голос все же звенит. Однако я собой остаюсь довольна. Пусть выдала, как сильно ранил, но и отбила его гнусную подачу твердо. – Я с тобой не ради денег!

Опасаясь коснуться Чарушина в этот момент, осторожно кладу телефон на консоль.

– А ради чего? – интересуется таким ровным, чрезвычайно спокойным тоном, что мне вдруг охота его ударить. Может, тогда удастся вытряхнуть из той глыбы льда, в которой застыл. – Я понять пытаюсь, чего ты хочешь. М? Чего?

Если скажу, расплачусь. Измотал тотально. Настолько, что злость перекрывает все светлые чувства.

– Говорил же, что общаться мы не будем… Вот и не надо. Просто отвези меня домой, – выдаю выцветшим голосом.

И отворачиваюсь к своему окну.

Чарушин не сразу заводит двигатель. Какое-то время разглядывает меня. Кажется, что вот-вот нарушит накаленную тишину. Мое сердце разгоняется, будто бешеное. По телу туда-сюда мотаются волны. Огненные и ледяные – попеременно и даже внахлест.

Говорю себе, что уже ничего не хочу. И все равно жду, что Артем скажет что-то важное. Жду и с болью принимаю разочарование, когда этого не случается.

Взвывает мотор, и мы покидаем двор.

22

Разворачивается за грудиной адский котел эмоций.

– Тёма, сынок, что-то ты совсем мало съел. Невкусно?

– Все вкусно, мам, – заверяю, с трудом выруливая из чащоб своих мыслей. Честно говоря, не понял даже, что именно влупил. – Не особо голодный, – тулю весьма сомнительную отмазку, рассчитывая, что мама примет исключительно на веру.

Поднимаюсь из-за стола, скидываю в раковину грязную тару и обнимаю поверх плеч. Она сходу обо всем забывает, счастливо улыбается – я же, блин, молодец. Знаю, как должен действовать.

Только мелкая кобра, как обычно, подсекает всухую:

– Не особо голодный удав… Так бывает? Ха-ха, смешно!

– Рина, – одергивает ее отец. – Сколько можно язвить? Давай, доедай, и за уроки.

– Я все сделала, папочка.

Отец с сомнением вскидывает брови.

– Проверим?

Кобра фыркает и выскакивает из-за стола.

– Тёму своего проверяйте! Он вообще на академию забил!

– Что? – выдыхаю на подъеме. – У меня, блин, все схвачено. По всем фронтам.

– Да что ты?! – раскатывает взвинченным тоном.

Тем самым, после которого обычно выкидывает козыри. Они у нее есть, знаю. Всегда есть.

– Не ссорься со мной, – предупреждаю приглушенно.

Маринка на самом деле не дурочка. Быстро хватает намек. Остывает.

– Ладно! Я спать. Всем споки! И тебе, Тёмочка, – воздушный поцелуй не без яда, но я принимаю.

Выдаю небрежно ответку, понимая, что буду любить ее в любой ипостаси. Как и она меня, несмотря на все эти подковырки. Одна кровь, общие гены – все дела.

– Спокойной ночи, родная, – проговаривает мама, не теряя строгости. – Но я еще зайду к тебе и к девочкам.

– Ок, будем ждать, – кивает Рина, прежде чем наклониться и поцеловать отца.

Едва выходит, напряженно переглядываемся.

– Вы завтра вдвоем к врачу? Я могу задержаться?

Младшие пока не в курсе, результатов каких анализов ждет мама. Я же стараюсь не нагнетать. Но моментами, не могу отрицать, накатывает. Точит за грудиной тревога. Да и по отцу с мамой вижу, тоже неспокойны.

– Отдыхай, конечно, – быстро отзывается мама. – А то я тебя со своими проблемами за эти недели загоняла.

– Какой загоняла? – отбиваю я. – Не выдумывай.

Мама смеется.

– Ты у меня просто золотой ребенок!

Хмыкаю, не сдержав сарказма.

– Только ты способна так думать, ма. Не буду разубеждать, чтобы не расстраивать.

– Эй! – в этот короткий возглас все свое возмущение вкладывает. Вглядываясь мне в глаза, уточняет: – Что это значит?

– Ничего. Забей.

– Артем Артемович!

– Я спешу, мам, – со смехом съезжаю с темы.

– На даче будешь? – вклинивается отец.