Ты Ягусю не замай, с нею солнышко Бабай

Ягга строптиво повела плечиком, сама справлюсь! Исподлобья посмотрела на гостя, он уже не выглядел таким изможденным, хотя прошло всего несколько часов с момента их своеобразного знакомства, и только хотела сказать что-то язвительное, в своём духе, как тот перебил:

– Знаешь, что? Я понял, что ты девушка независимая, самостоятельная как одинокий столб. Он тоже сам по себе стоит, вдаль глядит. Но позволь и мне перестать чувствовать себя нахлебником! Тебе, значит, можно проявлять лучшие качества, спасая и помогая всем и всегда. А другим нельзя?!

Ягга захлопнула рот. Почему-то ей никогда не приходило в голову, что своими стараниями облагодетельствовать всех вокруг, она мешает им, сделать что-то для себя! Она хмуро умолкла. Свои ошибки признавать трудно, очень трудно!

Но полезно.

Ягга молча, кивнула своим мыслям, и сказала:

–Что ж, гость дорогой, раз гостем тебе быть не хочется, становись помощником.

И повела его осматривать фронт работ.

– Ты дрова-то складывать умеешь?

– Я, хоть и княжий сын, а батюшка меня всему учил, и творить, и воевать, и страды страдать. Не волнуйся, так сложу, что стоять будет, пока сама не разберешь.

И он принялся за дело.

Хозяйка же занялась делами в избушке. Обед, ужин сготовить, пыль, сор стряхнуть. Дел всегда найдется вволю.

Через некоторое время она выглянула во двор, и услышала, как Семен напевает, не слишком мелодично, зато весело и задорно:

– Губки домиком, бровки бантиком

Эвентуально ль нам перейти к романтикам?

Ах, в характере сила вложена,

Не похожая, ох, не похожая…

Ягга не выдержала и расхохоталась.

– Это у меня, что ли губки домиком? А как это, бровки бантиком?!

Семен уронил охапку дровишек, себе на ноги, и зашипел от боли, его брови сошлись на переносице. Больно, смутительно, как тут не стать ситуации возмутительной?

–ААА! Теперь вижу, что такое бровки бантиком!

Ягга, хоть ей и жаль было получившего производственную мини травму, Семена, расхохоталась. Очень уж вид у него был забавный.

Смесь грозы, смущения и ещё чего такого, неопределимого, создали картину маслом на его физиовыражении лица.

И прическа гения

Верхняя губа Семена напряглась, изогнулась, усы встопорщились, ни дать, ни взять, снежный сугроб на крыше, нынешней зимой, нижняя оттопырилась, крыльцами избушки, и…

Ничего! Ни словечка из «домика» не вырвалось. Полился оттуда такой же громкий хохот. Заразительное оно дело, доложу я вам, смех. Для тех, кто умеет видеть смешное в любых ситуациях, и может себя представить со стороны.

– Ой, не могу больше! Вот почему айяйяйфон на лавочке оставила!

Заливалась Ягга. Семен уже подхрюкивал, держась за живот.

– Прости, Семен, тебе больно?

Наконец-то опомнилась хозяйка.

–Да, нет! Обидно скорее, что ты меня в таком виде узрела.

И они, замолкнув одновременно, уставились друг на друга. Семен, запустил обе пятерни в свою, и так не уложенную в салоне прическу, и на его голове, маковке особенно, мгновенно встопорщился стог соломы.

Ягга снова покатилась со смеху:

– Ой, не могу, просто не могу больше, застынь, сгоняю-таки за айяйяйфоном! Такое не запостить подружкам, грех на все кармы!

–Стой!

Семен внезапно стал серьезным, пригладил волосы, глубоко вздохнул и выдохнул:

– Нашел! Эврика!

Что вы думаете, долго ли им удалось сохранить строгую тишину? Пару мгновений. А затем вновь звонкий, двухголосый смех вспугнул огромного ворона, наблюдавшего за ними с верхушки сосны.

– Что ты, нашел, Семен?

Успокоившись в очередной раз, смогла спросить Ягга.

–То, за чем на восемь перекрестов шел. То, для чего семь пар сапог истоптал. Ту, ради которой ночей готов не спать, которую от всего мира смогу спрятать, и всегда её капризы терпеть! На руках носить, любой подгоревший обед съесть. С которой прожить готов всю жизнь, как песню спеть. Нашел…

Звонкий трезвон из окошка помешал декламировать признание. Айяйяйфон способен снести очарование почти любого момента!

Хотите жить спокойно, включайте его только тогда, когда вам нужно. Кому нужно, тот дозвонится!

Коль пошла у нас потеха, любви внешность не помеха!

Ягга поговорила по айяйяйфону, и Семен увидел выражение её лица, никак не соответствующее характеру хозяйки.

Паника, явственно на нём читавшаяся, обещала Армагеддон, три конца света, седьмой кризис королевства вприкуску с прокисшими сливками.

– Что – то случилось? – спросил Семен у молчавшей Ягги.

Та молчала. Несколько минут молчала, переваривая новость.

– Так-то ничего особо страшного, – ответила вмиг охрипшим голосом, – просто саммит Яг окончился грандиозным скандалом, и мои подруги решили, что лучший способ привести нервы в порядок, это свалиться на меня, сюда, на перекресток. Они все летят к нам… Кроме Аннушки, та уже дома, готовится к свадьбе…

Ой… что будет?! Что будет?!

Истерично заверещал айяйяйфон, Ягга схватила трубку:

– Слушаю… Надия?! Ко мне?! Всегда рада тебя видеть… С ТРОЕМ?! Что?! И Магинта хочет на перекресток заглянуть… Рада! Конечно, рада! Почему голос осип?! Так от счастья! Жду!

Она отключила перегревшуюся от эмоций трубку, и растеряно посмотрела на Семена:

– Бросай дрова, друг мой новый! Помощь твоя в другом будет нужна.

Взмахнув юбками, Ягга бросилась в избушку. Семён подобрал рассыпанные поленца, отнес их на место, и споро пошел в избу.

Ягга, уже взявшая себя в руки, суетилась, растапливая русскую печь, занимавшую добрую половину кухни, хваталась за горшки, горшочки, что-то уже гремело, закатываясь по лавку.

Семён вошел в избу:

– Яг … гаааах… – охнул он, крепко обхватив руками, врезавшуюся в него раскрасневшуюся хозяйку.

Вдруг всё остановилось. Как будто исчезло время, стерлись стены, растворились звуки.

Она стояла, прижавшись к нему, как будто, так и должно быть. Как будто это такое положение привычно и приятно.

Он неотрывно, молча, немного напряженно (станет вырываться или нет), смотрел ей в глаза.

Ягга положила руку на грудь парня.

Затянувшееся молчание прервал Степан: