Ты здесь живёшь?

— Ты все о том же.

— Случайности часто бывают странными.

— Однако не странная случайность, что мне сейчас надо остаться одной, — сказала она, заканчивая причесываться. — Закрой-ка дверь.

Он закрыл дверь. Прошелся по квартире. Сел на диван. Встал. Снова прошелся. Опять сел.

— Готовься, Дед-Мороз, — произнесла она, выходя из ванной в самом нарядном своем платье.

— Вальгердюр, — начал он, не двигаясь с места. — Если сравнивать разные места из моего романа с действительностью, то могло оказаться, что все совпадает и что он — точный пересказ реальной жизни и…

— Ты совсем спятил, — резко оборвала она. — Хватит фантазировать. Переодевайся. Через десять минут к столу.

Она отнесла на кухню утюг, разложила по тарелкам копченое мясо, и вскоре ее улыбающееся лицо показалось в дверях спальни.

— Уже время. С рождеством тебя, малышка, с рождеством тебя, большой дядя. — Она поцеловала обоих, и вся семья принялась за мясо.

— Это — рождество? — спросил ребенок, обводя взглядом свечи в подсвечниках, мясо на блюде, пиво в стаканах, лепешки, бобы и красную капусту.

— Конечно, малышка, если тебе так нравится, — сказала мать и погладила девочку по голове. И семья стала поглощать малышкино рождество.

— Хватит, наверное, — сказал Пьетюр, кладя нож и вилку на пустую тарелку.

— Как же это? У нас еще каша с миндалем.

— Чего хватит? — спросил ребенок. — Рождества?

— Нет, малышка, папа дурачится.

И они стали дальше поглощать рождество.

Потом перешли в гостиную и принялись распаковывать рождество, восхищались подарками, смеялись, иногда даже чуть-чуть плакали от радости, играли, пели, и девочка, усталая и счастливая от всего этого рождества, легла спать, забыв про все остальное на свете.

Уже пробило полночь. Пьетюр и Вальгердюр сидят в своей скромной гостиной. Перед ними бокалы с красным вином и сыр. Он спрашивает:

— Скажи, пожалуйста, почему ты никогда не хотела говорить со мной о том, как не стало твоих родителей? Я знаю только, что они погибли в Городе во время пожара. Твое молчание всегда казалось мне, мягко говоря, труднообъяснимым. Теперь же, когда мы переезжаем в Город, ты должна рассказать мне, как все произошло.

На ее зеленые глаза навернулись слезы.

— Ничего удивительного, что мне не хотелось говорить об этой ужасной истории. Единственное, что я знаю: они заживо сгорели в доме. Почему? Как? Ничего об этом не знаю. — Она помолчала. Потом добавила: — Пока я ничего точно не знаю, а лишь подозреваю, мне представляется, я не вправе делиться с кем-нибудь своими мыслями. Даже с тобой. Не могу из-за родителей, а еще из-за того, что человеческая жизнь — это всегда человеческая жизнь, даже если…

Она снова умолкла. Они долго сидели молча.

XII

— Оулавюр?

— Да.

— Привет. Сигюрдюр.

— Привет.

— Приятного отдыха.

— Спасибо.

— Что нового?

— Вроде бы ничего.

— Сегодня двадцать восьмое.

— Ну и что?

— Скоро Новый год.

— Чего-то недоговариваешь.

— А ведь под Новый год, Оулавюр, многое случается.

— Знаешь что, Сигюрдюр Сигюрдарсон, если ты не перестанешь темнить, я повешу трубку.

— Спокойно, милый Оулавюр, спокойно.

— Тогда выкладывай, что у тебя на уме.

— Сколько костров запалят нынче под Новый год?

— Два. А в чем дело?

— А где?

— Ну, как обычно — в конце и в начале Главной улицы. Да ты и сам знаешь. Ты отвечаешь за тот, что в начале, я — за тот, что в конце.

— Вот именно, милый Оулавюр, вот именно.

— Ну и что? Не понимаю.

— Ты отвечаешь за тот костер, что в конце улицы, милый Оулавюр, не так ли?

— Дорогой мой, я уже говорил. Вешаю трубку.

— Спокойнее, спокойнее. Я много раз убеждался, что чем спокойнее я думаю, тем более интересные мысли приходят в голову. Ты не пробовал? Попробуй обязательно.

— У меня нет времени болтать. Будь здоров.

— Нет, погоди. Не пожалеешь. Чей крайний дом по Главной улице?

— Мой.

— А кому он принадлежит?

— Тебе или библиотеке.

— И он деревянный?

— Сам знаешь. Кончаю разговор.

— Так. А ведь под Новый год, Оулавюр, частенько случались пожары.

— Вот как…

— В позапрошлом году сгорел дом номер один по Главной улице. Помнишь? Самовозгорание. А чей это был дом — Главная, один? А, Оулавюр?

— Зачем спрашивать?

— Со страховкой ведь все уладилось.

Молчание.

— Ты меня слушаешь, Оулавюр?

— Давно надо было повесить трубку.

— Я тебе задал вопрос…

— По-твоему, я буду отвечать на такие дурацкие вопросы? Ответы известны тебе не хуже, чем мне. Недосуг мне в рабочее время играть в слова. Я не председатель.

— Вот теперь я тебя узнаю. Вот таким я люблю своего старого товарища и друга. Загляни ко мне сейчас же. Надо подыскать других ответственных за костры вместо нас. Ты ведь помнишь, я председатель пожарной комиссии, поэтому никак не могу допустить безответственного обращения с огнем. Однако поторопись, я, как ты знаешь, уезжаю за границу. Буду ждать тебя в своем кабинете.

XIII

— К столу, — позвала стюардесса, появившаяся в дверях каюты. — Пожалуйста, к столу.

— Спасибо, — в один голос ответили Пьетюр Каурасон и Вальгердюр Йоунсдоухтир, а чуть позже и их дочка.

— Когда закончим обед, пароход уже войдет во фьорд, — сообщила Вальгердюр.

Они ели долго, с удовольствием. Их не укачало, моря они не боялись, и все было им в радость: вкусная пища, движение корабля, морской воздух.

— Неприятные новости с места следующей стоянки, — сказал капитан. Как раз в это время подали десерт.

— Что такое? — спросил один из пассажиров.

— В новогоднюю ночь сгорел жилой дом. К великому счастью, в нем никого не было.

— Слава богу, — заметил кто-то.

— Дом этот стоял неподалеку от новогоднего костра, — продолжал капитан. — И, как передали утром по радио, в бочке с мазутом, что стояла между костром и домом, видимо, оказалась дыра. Очевидно, огонь перекинулся на растекшийся мазут и по одному из его рукавов добрался до дома, который мгновенно вспыхнул.

— Жуть, — сказал кто-то. — И ничего было не сделать?