Тяготению вопреки
Шрифт:
Но они были еще и его внутренней частью, хотел он того или нет. Он мысленно возвращался к кошмарам, одолевавшим его с той поры, как был заключен в Семнадцатом - как тонкие серые нити вылезают из него стилетами.
Харденбрук, который тоже смотрел на экраны, повернулся к нему:
– Ваше сердце…
Кендрик резко сел, и электронная карта его тела на экране тоже изменилась, сдвигаясь, выворачиваясь и растягиваясь.
Харденбрук взял новый спрей-инъектор, на котором Кендрик заметил липкую наклейку с тонкой надписью от руки. Но этикетка была повернута в другую сторону, и слова ему прочитать не удалось.
Харденбрук поднял
– Помните, что я вам рассказывал об этом лекарстве?
– В прошлый раз вы говорили, что это новое средство из Штатов.
– А помните другую нашу милую беседу, при первой встрече? О текущем юридическом статусе вот этого содержимого?
Кендрик сделал глубокий вдох:
– Да, помню.
– Вы помните, я тогда говорил, что средство строго экспериментальное? Вы же знаете, как строго регулируется применение подобных биотехнологий.
– Но вы уверены, что средство это безопасно? Харденбрук вздохнул:
– Вероятнее всего, оно не хуже того, что уже у вас внутри. Я не стану давать вам гарантий или ложных обещаний, но все шансы за то, что у вас происходит улучшение. Это средство успешно стабилизировало множество аспектов действия ваших усилений.
– Но оно же работает, - настаивал Кендрик.
– Мне становятся лучше, я это знаю.
– И вы сами говорите, что у вас было два приступа подряд. Может быть, это признак перемен. И даже перемен к лучшему.
– А что у меня с сердцем? Я должен это знать, - сказал Кендрик с нажимом, чувствуя, что ум ему отказывает.
Харденбрук сжал двумя пальцами переносицу и в раздумье закрыл глаза.
– Мне нужно проанализировать выданную нанитами информацию и тогда уже делать выводы, что именно с вами произошло, но из того, что я уже видел, ясно: ваше сердце как-то и чем-то заменено. У вас внутри возникли новые структуры. Мое предположение - подчеркиваю слово предположение – состоит в том, что эти новые структуры управляют кровотоком в вашем теле.
Кендрик воспринял эту информацию молча. Харденбрук лишь сообщил ему то, о чем он и сам подозревал, но услышанное подтверждение всколыхнуло в нем какие-то темные глубины, нечто кричащее и безумное попыталось вырваться на поверхность. Кендрик удержал это нечто, не выпустил.
– Я настоятельно вам напоминаю, что причин для тревоги нет, - сказал Харденбрук.
Кендрик захохотал - на грани истерики.
– Нет причин? Нет причин для тревоги? Вы спятили!
– Кстати, мистер Галлмон, хочу спросить - раньше для этого не было повода: у вас в семье ни у кого не было больного сердца?
– Какое это имеет отношение… - Но тут ему вспомнилась тетка, умершая от стенокардии. И у матери был сердечный приступ где-то после сорока.
– Ну, были. Но почему вы теперь спрашиваете?
– Ваши усиления сливаются с нервной системой и основными органами, меняя их при этом как солдаты строят укрепления из любых подручных материалов. Они бурно реагируют на воспринимаемые угрозы, и при этом у них свои критерии, что считать угрозой. В эту категорию могут входить определенные медицинские состояния.
Кендрика как громом поразило.
– Минуту. Вы хотите сказать, что у меня был сердечный приступ ? И в этом все дело?
– Я хочу сказать: просто напрягите воображение и представьте, что ваши усиления отреагировали на сердечный приступ или на какое-то
состояние коронарных сосудов, взяв на себя функции сердца. Я не утверждаю, что это так, я лишь говорю, что в данный момент эта гипотеза кажется мне наиболее правдоподобной. На вашем месте я бы возблагодарил свою счастливую звезду.– То есть у меня сердце…
– …выключено из кровотока, однако вы - вполне живы. Отметьте такой момент: это значит, что ваши усиления работают на вас, а не. против вас.
– Харденбрук снова поднял, инъектор.
– Давайте же сделаем так, чтобы и дальше так шло.
Он наклонился и ввел содержимое инъектора в руку Кендрика. Кендрик смотрел поверх его плеча на зернистую картинку своих внутренних органов.
Харденбрук выпрямился и улыбнулся:
– Напомните мне, пожалуйста, у нас был этот разговор? Кендрик вздохнул:
– Нет, не было.
– Я вас когда-нибудь раньше видел?
– Никогда в жизни. Предположить иное - значит назвать меня мерзавцем и психом.
– Просто для информации: я ввел в ваше тело новые наниты, которые внедрят в ваши усиления свои собственные алгоритмы отмены.
– То есть они хотя бы на время задержат процессы?
– Честно говоря, они, быть может, даже вас вылечат.
– Это невозможно. От усилений «вылечить» нельзя. Они не уйдут из организма
– Что сделано, то может быть переделано, - возразил Харденбрук.
– Помните, что средство экспериментальное, но пока что действует хорошо. Верно?
Кендрик мрачно посмотрев на врача. Если Харденбрук в чем-то лгал, то это был самый жестокий вид лжи: предложение надежды там, где раньше ее не было. Кендрик понял, что не готов верить в зги слова Харденбрука - просто потому, что с новыми разочарованиями ему не справиться.
– Вы ведь понимаете, - заговорил он, тщательно подбирая слова, - что если предложенное вами средство действенно, то это будет открытие века.
– Я не говорил, что это гарантированное излечение. Я сказал, что это возможное излечение - при использовании экспериментальной технологии, которая официально даже не существует. Если властям станет известно, что ваши усиления вышли из-под контроля, а вы подверглись этому лечению, вас бросят в закрытый нанозащищенный блок, и вы для остального мира просто исчезнете. Не говоря уже о том, что меня депортируют и посадят.
Кендрик ощутил, что краснеет как рак. Но впервые за черт знает сколько времени он смел надеяться. Грубая реальность состояла в том, что без Харденбрука, без возможности, которую доктор перед ним открывал… без этого у него вообще ничего не было.
Когда-то, когда Марлин Смиби еще был молод, бабушка со стороны матери взяла его в нечто вроде гранд-тура по Европе. Как раз в то время его родители дома, во Флориде, с воплями и криками неслись к скандальному разводу. На этом этапе семья уже была богата от щедрых контрактов отца-инженера с правительствами мелких азиатских стран, отстраивающихся после атомных заварушек две тысячи восьмидесятых.