Тяпа, Борька и ракета

Труба действительно была пуста. Но и такая, почерневшая, с вмятинами на боках, она интересовала Гену. Он уже сидел на дне канавы и прикидывал: нельзя ли трубу использовать еще раз? И тут заметил над своей головой Любкины желтые ботинки. Гена вскочил:

— Еще не скрылась? Проваливай-ка отсюда! А то — вот! — И он показал кулак.

— Так я тебя и испугалась! — сказала гордо Любка и тряхнула рожками косичек.

— А ну быстрей, быстрей! — скомандовал грозно Гена. (Любка попятилась.) — И смотри никому ни слова! — крикнул ей вслед Каратов.

А Борька бегал по лесу в поисках Тяпы. Он заглядывал в каждую ямку, храбрю лез в колючий ельник, окликал и прислушивался: вот Тяпа отзовется…

Под высокой рыжей сосной ему бросился в глаза белый комок. Обрадовался: устала, бедняжка, лежит, отдыхает. Подбежал и с досады ткнул ногой смятую, взъерошенную ветром газету.

Свистнул где-то паровоз, а ему чудится, что кто-то лает. Паровоз сигналил громче, Борька вздохнул: не она.

И прямо на Борьку выскочила из кустов большая серая собака. Не обращая на него внимания, схватила в зубы палку и бесшумно исчезла: видно, кто-то тренировал свою овчарку.

И во всем лесу больше никто не отозвался на мальчишеский голос. Даже большая собака промолчала. А паровоз уже умчался.

Когда Борька, исцарапанный и отчаявшийся, вернулся на опушку, он застал друга все в той же канаве с ржавой трубой в руках.

— Как? Ты еще здесь? Что ж ты не ищешь Тяпу? — возмутился Борис.

— «Тяпа, Тяпа»! — хрипло сказал Гена Каратов. — Тут вот отверстия засорились, из-за этого и ракета шлепнулась. А эта, — он кивнул в сторону ушедшей Любки, — раззвонит теперь. И как только она догадалась? Ну ничего. Главное — не отступать. Вот прочистим трубу и запустим опять. Теперь аварии наверняка не будет.

— Ты и раньше говорил, что не будет. А Тяпа пострадала. И совсем неизвестно, где она…

— У испытателя должен быть железный характер, — оборвал его Гена. — А ты все плачешь о какой-то дворняге.

— Ах, так! — вспыхнул Борька. — Ну и сиди, испытатель, в своей канаве! А я тебе больше не помощник и никто!

Он круто повернулся и пошел в лес.

— Портфель забыл! — крикнул из канавы Гена.

Борька не обернулся.

Пришлось Гене идти на поклон к Любке и уговаривать ее отнести портфель своему другу. Любка очень удивилась, увидев растерянным и смущенным гордого изобретателя. Она даже позабыла обидеться.

— Ладно уж, отнесу, — сказала она понимающе. — Только чур — запускать будем вместе.

Гена молча кивнул.

Портфель Любка принесла вечером. Когда она позвонила, вся семья Смеловых бросилась открывать дверь: ждали Тяпу.

Но Тяпа так и не вернулась.

На собачьей выставке

Горько бывает человеку, когда он теряет сразу двух друзей. Каково, проходя мимо старого приятеля, делать равнодушный вид! А еще хуже мысль о том, что второго друга потерял по своей вине.

Знали бы вы, какой это был друг! Их первая встреча произошла на берегу петляющей за пионерским лагерем речки Волгуши. Борька пошел купаться и вернулся с мокрым, дрожащим щенком, завернутым в майку. Сам ли щенок упал в Волгушу или жестокий хозяин бросил его, это было неизвестно. За мягкие, как полотенце, уши и добродушие ребята назвали его Тяпой. Борька боялся, что отцу не понравится беспородный щенок, но Смелов-старший сказал, что дворняжка — самая человеческая собака.

Тяпа подросла, у нее чуть вытянулась морда: видно, кто-то из ее предков был шпиц. Уши заострились и встали, белая шерсть легла мягкими волнами. Красавица, да и только! Собака была очень деликатна: быстро поняла, что на кухне нельзя вертеться у хозяйки под ногами, нельзя приставать к Борьке, когда он сидит у зеленой лампы за книгами. Но, если ей что-то было нужно, она садилась рядом и пристально смотрела в лицо хозяина блестящими темно-карими глазами, добиваясь к себе внимания.

У нее была своя постель и своя чашка в этом доме. Она знала все семейные праздники. Когда почтальон приносил голубой конверт со штампом «Бесплатное солдатское», Тяпа прыгала, носилась с лаем по коридору, и ей не делали замечаний. Все собирались в большой комнате, и Ярослав Иванович, надев очки, читал вслух письмо старшего сына Сергея.

А воскресные дни! Тяпа узнавала их по одной ей ведомым приметам. У них был свой запах, свои звуки, свои привлекательные цвета.

Зимой это были хрустящие, звонкие дни, когда Борькины лыжи, разрывая снежное полотно, скользили навстречу холодному солнцу, а Тяпа забегала вперед и, захлебываясь от радостного визга, каталась в снегу до тех пор, пока лыжи не поравняются с ней. Тогда она вскакивала и бежала, подпрыгивая, рядом с лыжней, заглядывая в лицо хозяину.

Летом пыхтел паровоз или гудела электричка. И Тяпа тихонько лежала под лавкой в шумном вагоне, потом сбегала по дощатой лестнице пригородной станции и, наконец, вырвавшись на свободу, мчалась к еловому лесу, мохнатому и хмурому, как медведица. Здесь она носилась и лаяла, вспугивая белок и птиц, или шныряла в траве, отыскивая Борькин пропавший мяч.

И все понимали ее радость, всем было так же хорошо, свободно, весело.

А как часто на улице или возле школы белый визжащий комок радостно бросался Борьке под ноги! По царапинам, укусам, по выдранному клоку шерсти не трудно было догадаться, какого мужества стоили эти путешествия по опасным улицам, ожидания в чужих подворотнях, где каждую минуту возможна встреча с огромными псами…

Эх, Борька, не пожалел ты Тяпу, а теперь бродишь один по улицам и не замечаешь, что пришла осень!

Солнце светит вовсю, листья хрустят под ногами, а воздух прохладный и пахнет арбузными корками. И не поймешь, что пестрее и ярче: то ли кроны деревьев, то ли фруктовые ларьки, то ли последние цветы на скверах.

Борьку интересовали на улицах одни собаки. Он сделал неожиданное для себя открытие. Все они — белые, темные, рыжие — шагали сегодня на поводках рядом с хозяевами в одном направлении — к парку за трамвайной линией. «Откуда их столько?» — гадал мальчик.

Мимо гордо прошел могучий дог, позванивая золотыми медалями чемпиона. Дога вела полная женщина с соломенной корзинкой — с такой ходят на базар. На почтительном расстоянии от них плелись зеваки, обсуждая каждый мускул четвероногого чуда. Борька так загляделся на дога, что не заметил, как вошел в парк и оказался на собачьей выставке.

Над просторным полем трепыхались бело-зеленые флаги с изображением глухаря и головы лося, над полем повис разноголосый лай. У Борьки разбежались глаза: каких собак тут только не было! Перед судьями, сидевшими за столиками, шагали по кругу на высоких ногах дугообразные русские борзые. Пусти такую в поле — и вытянется она стрелой, помчится, со свистом рассекая воздух, настигнет и зайца, и лисицу, и волка. «Собака-выстрел», — уважительно говорили про знаменитую русскую борзую болельщики и обсуждали родословную каждой из них вплоть до прапрадедушки и прапрабабушки.

Наверное, все болельщики были охотниками. Пока Борька толкался среди них, он стал знатоком собак. Лохматую и коротконогую, которая после борзых казалась как бы соскочившей с ходуль, звали спаниель. Уши у этой низкорослой испанки свисали до земли, а короткий хвост все время качался с неустанностью маятника.

Шли по кругу огненно-красные ирландские сеттеры и мускулистые, как спортсмены, пойнтеры. Трусили похожие на топорики фокстерьеры, чуткие и смелые собаки. И голые черные таксы, которых Борька считал до сих пор бездельниками и уродами, держались с гордым достоинством на кривых, но сильных ногах. Их хозяева представили в судейскую коллегию длинные списки трофеев — барсуков и лисиц, которых злые к зверю таксы вытаскивали прямо из нор или выгоняли под выстрел охотника.