Тяжелые звезды

В те же дни Александр Руцкой, провозгласивший себя президентом, наконец обо мне вспомнил: прислал переговорщика, некоего П., бывшего нашего офицера-политработника, яростного оппозиционера. Он несколько раз приходил, его вежливо посылали куда подальше, но он упорно возвращался к родным стенам здания нашего главка. Последний раз он появился накануне штурма телецентра в Останкино с радиостанцией от Руцкого. Мне докладывают: «Опять пришел П. с радиостанцией для связи с Руцким…» Я ответил: «Радиостанцию заберите, а его посадите на гауптвахту».

Мое распоряжение выполнили мгновенно. 5 октября, после того, как волнения закончились, я распорядился его выпустить. Но вначале попросил привести его ко мне. Зашел П. в кабинет. Я говорю: «Идите домой. Вам повезло, а то сейчас сидели бы в Лефортово…»

Я думал, он обидится. А он нет, ничего… Наоборот, как только попадется на глаза — а сейчас он не последний человек где-то в муниципальной власти, — всегда повторяет: «Я не в обиде. Даже благодарен за то, что уберег меня командующий от тюрьмы…»

По служебной необходимости в те же дни встретился с генерал-майором Дмитрием Герасимовым, еще одним моим однокашником по Академии Генштаба. До учебы Дмитрий прошел Афганистан, командовал бригадой специального назначения. Теперь он служил командиром антитеррористического центра «Вымпел». Как-то сам по себе зашел разговор о Руцком. Дмитрий высказал мнение: «Санька, наверное, когда еще в Афганистане с самолета падал, не задницей, а головой стукнулся о пенек…»

Ну а как иначе нам следовало оценивать действия бывшего однокашника, когда Руцкой в тренировочном костюме с автоматом в руках бегал по Белому дому и требовал оповестить 1-й и 14-й подъезды о том, что сейчас на пандус Белого дома будут садиться вертолеты… (газета «Завтра», спецвыпуск № 2, август 1994 года. «Анафема. Записки разведчика»).

Вертолет и вправду летал. Только это был наш «вэвэшный» вертолет, посланный мной вместе с генералом Владимиром Пономаревым на разведку. Была задача министра: «Надо бы взглянуть сверху…»

Понятно, что всерьез рассматривалась и возможность штурма Белого дома. И тут в наших отношениях со «смежниками» (армия, Федеральная служба контрразведки) стали проявляться элементы недоговоренности. Во-первых, оперативная информация, которую в недрах Верховного Совета добывали контрразведчики, никоим образом не попадала в МВД. Во-вторых, что касается армейцев, то в период согласования действий — четких, однозначных ответов мы от них так и не получили. Когда же 3 октября в Останкино началось, Ерин мне сказал, что нам на помощь придут армейские подразделения. Мне такая информация была очень нужна. Все же, когда идет стрельба, как понять, где наши, где чужие? Не дай Бог, неопознанные БТРы… Да, может это Макашов дополнительные силы подтягивает?..

Получив информацию, что к телецентру должны подойти некие армейские подразделения, позвонил командующему Московским военным округом, еще одному своему однокашнику по Академии имени Фрунзе — генералу Леонтию Кузнецову: «Леонтий, там должны подойти «таманцы»… Ты имей в виду, чтобы мы друг друга не постреляли…» Он: «Какие «таманцы»?! Никуда солдаты не пойдут, воевать ни с кем не будут!» Я: «Все понял, ты на меня только не шуми ради Бога. У меня к тебе нет вопросов. Все, я понял, спасибо, Леонтий, за помощь, до свидания. Я даже рад, что там никого не будет, значит, никого не постреляют».

И хорошо, что не подошли, потому что в той ситуации даже трудно сказать, куда было бы повернуто оружие. На помощь оборонявшему телецентр отряду «Витязь» я послал 2-й мотострелковый полк ОМСДОНа. И вот тогда у боевиков началась настоящая паника.

От Макашова ждали победных реляций, а наши БТРы отняли у него последнюю надежду. И хотя я несколько забежал вперед в своем повествовании, но это лишь для того, чтобы с позиции сегодняшнего дня сказать откровенно: не была армия готова к такому повороту событий.

В те дни, когда распадался Советский Союз и вполне реальной казалась угроза распада Российской Федерации, от некоторых недальновидных генералов Вооруженных Сил нам приходилось выслушивать аргументированные объяснения: дескать, наша армия предназначена для отражения внешней агрессии. В ответ я не стану, например, ссылаться на присягу, которую принимают американские военнослужащие. Они берут на себя обязательство защищать Родину от внешнего и внутреннего врага…

Но ответ напрашивается сам собой: разве не дело армии совместно с правоохранительными органами пресекать любые противоправные действия, когда заходит речь о защите Конституции, когда государству угрожает опасность кровопролитной смуты?

Именно эта неопределенность, чувствовавшаяся в действиях армейцев, вынудила меня высказать своему министру такую точку зрения: «Помяните меня, если события станут развиваться по самому жесткому варианту, все отойдут в сторону. Все кивнут на МВД, но будет уже поздно. Необходимы решения Совета министров, Совета безопасности, которые бы жестко согласовывали действия всех «силовиков» и которые были бы обязательными для исполнения». Я же видел, «Вымпел», и тот по-тихому пытался отойти в сторонку… Точно также — в более четкой организации — нуждались действия самих органов внутренних дел.

После одной из ночных проверок я пришел и прямо высказал министру, что служба сотрудниками МВД выполняется плохо. Почему мало милиции вообще и где конная милиция, в частности? Нет единого и четкого руководства действиями подразделений ГАИ, патрульно-постовой службы, ОМОНа и других. Задачи на местах никто не выполняет. Мне капитан задает вопрос: «Можно ли задержать человека? Вот если он подходит ко мне с дубинкой?» Задач никто на местах не ставит. Почему не задерживают за антиобщественные действия активных организаторов беспорядков?

Вот такие вопросы я задал Ерину, и чувствую, что это начинает его раздражать.

Вообще-то, я бы назвал наши отношения сугубо служебными. Никак не дружескими или откровенными. Строго говоря, Виктор Федорович оставался для меня закрытым человеком, а некоторая сухость, некоммуникабельность, присущие его характеру, и вовсе не способствовали возникновению между нами какой-то человеческой теплоты. В то же время это достаточно подготовленный, неглупый человек. По крайней мере он был вполне способен воспринять ту или иную здравомыслящую идею. Но, выслушав другое мнение, мог, поколебавшись, принять и совершенно противоположную точку зрения.

Однако складывающаяся ситуация никак не располагала к промедлению. И я, не скрою, аккуратно подталкивал Ерина к более четкой организации службы московской милиции. К тому, чтобы была безотлагательно собрана коллегия МВД, на которой должны были бы присутствовать представители Министерства безопасности и столичной мэрии. Речь идет именно о государственной безопасности, а никто ничего не делает! Никто не знает — работает ли мозговой центр в правительстве? Кто ответит — будет ли твердо стоять президент до конца или пойдет на «нулевой» вариант, на совместные выборы? Мой последний вопрос как бы повис в пространстве: не я один знал, что президент куда-то пропал… То есть не пропал физически, но стал недоступен даже для высших чиновников государства.