Тяжелые звезды
Шрифт:
Эти тяжелые испытания не надломили родителей жены. Сколько их помню, они всегда излучали добрую энергию, были доброжелательны и прямодушны. Многие годы они прожили вместе с нами. Нам с Валей, как говорится, довелось досматривать их в старости. Я был спокоен и за своих родителей: святую обязанность заботы о них в преклонные годы взял на себя мой старший брат Тимофей и его замечательная жена Груня. Я рад, что так, сообща, наш сыновний и дочерний долг мы выполнили перед ними сполна.
Валя выросла трудолюбивым, самостоятельным человеком. Успешно окончив музыкальную школу, она хотела выучиться на преподавателя музыки. К этому лежало сердце, и все, что для этого требовалось — так это только ежедневная, многочасовая игра
Чтобы собрать денег на собственное пианино, Валя вместе с отцом ходили по окрестным дворам: несколько месяцев подряд кололи, пилили и складывали в поленницы дрова.
В конце концов нужная сумма была собрана. Пианино купили, а Валина игра на фортепиано до сих пор вызывает в нашей семье подлинное восхищение.
Вот только из-за постоянных переездов это пианино (оно занимает добрую часть трехтонного контейнера) нам пришлось оставить на Ставрополье. Считалось, что мы передали его на длительное хранение и оно не единожды переходило из рук в руки.
Но все-таки не исчезало из поля нашего зрения. Дороги были уже не деньги, а память о Валиной юности, о том, как на пару с отцом они по несколько часов в день распиливали ручной пилой толстенные стволы деревьев и без устали махали топорами. В глазах наших детей это была легендарная история, и нам не хотелось, чтобы это старенькое пианино выбросили или отдали в чужие руки.
Последние обладатели инструмента считали его уже своей собственностью, и жена случайно узнала, что его собираются продавать. Валин голос дрожал, но я быстро ее успокоил: «Не волнуйся, мы заново купим твое пианино».
Действительно, купили. С оказией привезли в Москву и поручили его настройку хорошему мастеру.
Валя была счастлива. Иногда сядет, поиграет, отведет душу.
Я понимаю, как важно для нее вот это ощущение нашего надежного дома, где не забыт и по своему ценен каждый прожитый день. Ведь он не делится поровну, а дается нам целиком — один на двоих.
Офицерские семьи от всех остальных отличаются тем, что в них редко обижаются на занятость мужа, кормильца и отца. Это даже не обсуждается. Молодая жена очень скоро привыкает к тому, что интересы военной службы являются доминирующими, а временем, судьбой и даже жизнью ее мужа распоряжается не она, а командир и иное вышестоящее начальство.
Есть суточные наряды и проверки караула, занятия в поле и выезды в лагеря. Каждую минуту ее лейтенанта могут поднять по тревоге. Обязательно будут переезды из одного конца страны в другой (у нас их было девятнадцать), неустроенный быт, вечные временные схемы устройства детей в детские сады и школы.
Тяжелее всего то, что эта кочевая жизнь отнимает у офицерской жены возможность по-настоящему реализоваться в собственной профессии. Приходится довольствоваться временной работой, менять специальности, всякий раз заново обживаться на новом месте. Во время наших переездов с места на место Валя где только не работала: и бухгалтером в строительной организации, и музыкальным руководителем в детском саду, и даже гражданским служащим в Суворовском училище. Уверен: будь у нее такая возможность, она бы стала прекрасным педагогом. И я не могу не ощущать свою вину за то, что военная служба и забота о семье, в которой все без исключения мужчины (муж и двое сыновей) время от времени куда-нибудь убегают по тревоге, отняли у нее эту возможность.
Чтобы офицерская семья выдержала все неминуемые трудности, нужны любовь, терпение и даже самопожертвование. Я заметил, что на службе состоялись только те офицеры, чьи жены хорошо это понимали. И принимали походную жизнь как должное.
С улыбкой вспоминаю тот день, когда Валя, сшив новое платье, решила пройтись в нем по деревенской улице. Это естественное желание молодой
и красивой женщины, у которой появился лишний повод для выхода в свет. Тем более, что платье она сделала собственными руками и просто, даже как автор, имела право на то, чтобы ее работа была оценена по достоинству.Платье на самом деле было замечательное. Только-только родился Виктор, и Валя, гордо толкая перед собой коляску с младшим сыном, пошла вдоль улицы, которая, насколько я помню, была в этом поселке не только центральной, но и единственной.
Через какое-то время, гляжу, возвращается назад и горько-горько плачет: «Толик, ну что же это такое?! Прошла всю улицу и ни одного — ни одного! — человека не встретила. Одни коровы…» И продолжает реветь, но сквозь слезы, чувствую, уже смеется.
Через много лет, когда, будучи министром внутренних дел Российской Федерации, мне приходилось участвовать вместе с женой в протокольных мероприятиях, я не переставал удивляться, как естественно, как хорошо и непринужденно держится Валя в присутствии высшего руководства страны и глав зарубежных государств.
После того как я представил Валю президенту России, Б.Н. Ельцин не удержался от комплимента: «Вот, А.С., где-то прячете свою очаровательную супругу… Ни разу даже не показывали…»
Прилетев в апреле 1995 года из Чечни в короткий солдатский отпуск, я сразу же увидел ее на бетонке подмосковного военного аэродрома «Чкаловский». Позади были несколько месяцев разлуки, быть может, самых тяжелых в нашей жизни. Догадывался, как переживала она за нас с Сергеем. За Сережу — потому что его офицерская судьба обязывала находиться в окопах, а не при штабе. За меня — потому что должность командующего Объединенной группировки федеральных войск в Чеченской Республике, которую в конце января 1995 года я принял от генерала Квашнина, в сложившейся обстановке была опасна вдвойне. Точно так же я находился в боевых порядках передовых батальонов и рот, но теперь на мне еще лежал груз ответственности за судьбы тысяч солдат и офицеров, принимавших участие в освобождении Чечни от незаконных вооруженных формирований.
Я обнял Валю и, оглядевшись по сторонам, с удивлением заметил, что нет моей служебной машины.
Поначалу не придал этому значения. Могло быть и так, что водитель просто припарковал машину чуть поодаль — поделикатничал, чтобы не мешать нашей встрече. И теперь дожидается, пока Валя не подскажет мне дорогу.
Послушно иду за женой и только через какое-то время начинаю понимать, что ведет меня Валя к нашим собственным «Жигулям». И не к привычному для меня водительскому месту, а к соседнему, пассажирскому. Широко распахивает дверь: «Прошу!..»
Я все еще думаю, что меня разыгрывают. Ну, мало ли, привезли друзья, сейчас подойдут, и все разъяснится. Ведь сама Валя машину не водит. Когда-то, много лет тому назад, когда мы, назанимав денег, купили первый наш автомобиль — старенький «Москвич», — Валя изъявила желание попробовать себя в качестве шофера. Дорога была степная, ровная, и я без колебаний уступил ей место за рулем, предварительно объяснив, какие педали и в какой последовательности нажимать. Однако ее решительности хватило ненадолго. Первая же встречная машина так напугала Валю, что я был вынужден сказать ей со всей откровенностью: «Садись рядышком. Не обижайся, но за рулем тебе делать нечего…»
В общем, Валя смирилась с тем, что ее место в машине — это место впередсмотрящего, и вождению нигде не училась. Я это хорошо знал. Поэтому недоверчиво смотрю, как Валя заводит машину и собирается тронуться с места.
Пытаясь сохранять самообладание, тихо спрашиваю: «Ты что, шутишь? Собираешься везти командующего Объединенной группировкой, не умея водить машину?.. Не дай Бог, что случится, это же будет грандиозное ЧП! Да нас с тобой сейчас просто задержат на первом же посту милиции!..»