Тяжелый круг

Эта дрожащая рука еще несколько раз протягивала смятые и мокрые от потной ладони деньги, Анна Павловна стала переживать за азартного парня: один раз тот поставил верно, но выплата была небольшой и в общей сумме он, очевидно, проиграл не меньше ста рублей.

Разные люди бросали вызов случаю.

Отошел от окошка, спотыкаясь от счастья, черноглазый, с усиками, парень — сто двадцать рублей зараз отхватил.

Игру вели не только мужчины. Стеснительно сначала, а потом все увереннее и решительнее подбрасывала в окошечко деньги, словно топливо в печку, почтенная средних лет дама, хотя и без единого седого волоса. Ее преследовали неудачи, но она все никак не могла угомониться.

Лица игроков Анне Павловне редко удавалось разглядеть, но зато она со свойственной ей наблюдательностью обращала внимание на руки. Сколько их протягивалось к ней в окошечко: холеные, старые, дрожащие, грязные, небрежные, неуверенные, жадные, цепкие. Деньги: смятые в кулаке, независимо протянутые двумя пальцами, пачкой брошенные торопливо, скупо отсчитанные мелочью. «Один билетик… двойной… одинар… два дубля». Голоса мужские, редко женские, хрипловатые от нетерпения, ломкие, с надеждой, иные почему-то шепотом называли номера скачек, номера лошадей… В обмен на деньги сгребали с подоконника картонные билеты, чтобы получить на них в окне выдачи вдвое, втрое, вдесятеро. В случае выигрыша. В случае проигрыша — оставь себе на память! Поначалу Анна Павловна была почему-то недоброжелательна к игрокам, злилась. И противно было, и любопытно, и дрожь какая-то внутри занималась, будто заражали ее клиенты своим азартом, как инфекцией, будто вирусы от них какие в окошечко летели.

С началом каждой скачки у нее бывало минут пять перерыва. Она захлопывала окошечко и не реагировала на стуки. Порядок она быстро усвоила: гонг ударил, продажа билетов прекращается. Хоть ты лопни там у кассы от жадности своей.

Анна Павловна, разминая пальцы, пугалась: не обсчиталась ли, качала головой — и это артистка-то! Иногда успевала глянуть боком в зеркальце. «Блекну, блекну, — думала. — Косметика хорошая бешеную цену стоит, все переплачивай, тушь махровая английская — ну-ка купи! Они тебе, спекулянты, покажут, сколько приличный макияж стоит…»

И снова, снова тянулись к ней потные ладони в азарте. Сто рублей!.. «Восемь — два, на все деньги». Двадцать пять рублей! «Шесть — два, на все». «Проиграешься ведь, дурак», — комментировала внутренним голосом Анна Павловна, а свое дело делала.

Подходил к кассе благообразный старичок и говорил неизменно:

— Спытаю в остатный разик.

«Спытай, спытай, весь пенсион уж, поди, спытал!»

— Все равно отыграюсь! — сообщал кто-то упрямый Анне Павловне, протягивая мелко сложенную трешницу.

«Жена дома на тебе отыграется!..»

Захлопнула окошечко. Подумала: «А вдруг удача? Ведь сразу ни за что месячный заработок может получиться… Куплю парик. Корейский. Из настоящего волоса», — весело, легкомысленно подумала.

И вот как-то так случилось, что не совладала с собой Анна Павловна. Расписку давала, что играть не будет ни сама, ни через подставных лиц. Она и не думала играть, но когда в восьмой и девятой скачках все начали вдруг ставить на лошадей Нарса Наркисова и Саши Милашевского, брать комбинацию «три — два», рука ее сама взяла пять картонок и вывела на каждой: «3–2». Та же рука вынула из хозяйственной сумки пятерку и положила ее в кассовый ящик.

Виолетта сидела поблизости, Анна Павловна подозвала ее.

— Вот, дочь, возьми, — горячечным шепотом сказала она и протянула пять билетов.

— Ма-а-ама! — только и произнесла Виолетта.

На трибунах кипели страсти. Промотавшийся, как видно, игрочишка припоздало переживал свою неудачу и, обращаясь к двум своим товарищам, которые стояли, покуривали с лицами постно-незаинтересованными, как у второгодников, которым надеяться уж не на что, восклицал:

— Нет, ведь я ждал ее тремя билетами!

Товарищи не разделяли горя, только нервно выдыхали из себя табачный дым. Неудачник повернулся к соседям.

— Понимаете, я ждал эту лошадь тремя билетами! — сообщал он им так горестно и обиженно, словно бы оттого, что он не одним, а тремя билетами ждал, шансы его повышались, или словно бы лошадь должна была учесть это обстоятельство и как-то особенно постараться.

Но бессмысленно искать логику в речах одержимого страстью: «Тремя билетами!» — и баста!

Бывают — или были, а ныне уж перевелись — «великие игроки», играющие на пределе или даже выше своих возможностей, а бывают — и их подавляющее большинство — игрочишки по мелочи, но в обоих случаях человек переживает особое состояние души. Отдав в тотализатор сторублевую ассигнацию или всего один рублик, человек испытывает жгучее, пронзительное удовольствие от ожидания и неизвестности, от затеянного им дела, исход которого неведом никому в мире. И если лошадь, на которую он поставил все или хоть малую часть своего кармана, придет первой, то не в том радость, что деньги приумножатся, а от сознания: «Я, черт подери, выиграл!» — ощущения своей значимости и превосходства над остальными… Да, воистину так: «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу!»

Медики уверяют, что для здравомыслящего человека характерно стремление избежать во всяком деле даже минимального риска, а подвергнуть себя неизвестности и случайности стремятся люди больные. Если это так, то в мире слишком много больных.

Трудно встретить на трибунах ипподрома человека, который хоть бы раз не пустился наудалую. Тогда на всех трех этажах Виолетта, может, оставалась единственным сторонником чистого искусства.

Она отошла от стенавшего неудачника и услышала разговор более существенный.

— Буду лепить «три — два», — сказал один парень.

— Копеечное дело, — возразил второй. — «Три — два» разбомбили во всех кассах, если и будет барыш, то гривенник с рубля.

Так Виолетта узнала важную подробность, которая была неизвестна Анне Павловне: ставить на битых фаворитовбессмысленно.

Она развернула программку. В восьмой скачке вместе с Наркисовым ехали Милашевский и Касьянов, но их почему-то никто в расчет не брал. В девятой же игнорировались лошади Наркисова и Касьянова, а в победители прочили Сашу на «двойке» — на Омуле.

И тут безотчетно, будто в лихорадке, она достала из сумочки зеленую трешницу и подала матери:

— На Саню с Сашей… Значит, «один — два». На все деньги! Знаю, знаю, но ставить «три — два» себе дороже.

Так произошло причащение Виолетты к клану игроков. Она теперь не просто интересовалась результатами испытаний, но «ждала тремя билетами».

Старт был дружный. Некоторое время все мчались в одной куче, но еще до поворота решительно отделилась и вышла вперед лошадь с жокеем в красно-синем камзоле — Нарсом Наркисовым. Трибуны зарокотали: многие ему желали победы.

Нарс лидировал уверенно всю горку, в одиночестве вышел на прямую и продолжал вести скачку вдоль бровки. Победа его казалась настолько бесспорной, что болельщики уж со своих мест стали вскакивать, и вдруг немота сковала трибуны, словно звук в кино неожиданно выключили.

Но Виолетта видела, что произошло это не вдруг: она следила не за Наркисовым, а за жокеем в желтом с красными звездами камзоле и видела, как Саня уже с поворота начал коршуном настигать беспечно скакавшего Наркисова и на последних метрах вырвался вперед.