Тыквенная книга

Там садится за стол, скрипнув, пододвигает стул с мягкой спинкой, торопливо раскрывает книгу, дрожащей рукой берёт карандаш, прикованный к столу тонкой цепочкой, и замирает.

– Что бы такое загадать?

Оглядывается, и радость от подарка потихоньку притупляется. Неужели нечего наколдовать?

Шкаф с сарафанами приоткрыт, с верхней полки свешивается свитер, в котором мечтательница часто сидела на подоконнике у Демидовых и играла с рыжим чудом. Он ещё хранит запах квартиры и средства, которое Людмила Альбертовна добавляла для мягкости при стирке. Кот всегда недоверчиво принюхивался к одежде, забавно морщился и фыркал, а однажды даже устроил охоту на носки и ночные сорочки. Перевернул сушилку-раскладушку и растаскал бельё по разным углам!

– Ну конечно! Я верну Тошку!

Элла записывает желание в книгу, закрывает глаза и представляет, как любимый кот на мягких лапках запрыгивает на стол, проходит вдоль, задевая пушистым хвостом по лицу, и, вытянувшись, ложится посередине. Вот-вот он знакомо мяукнет.

Но – ничего. Огорчённая фантазёрка открывает глаза, и перед ней по-прежнему письменный стол, единственная чернильная строка в книге и ржаное поле за окном.

В коридоре кто-то шуршит оборками платья. Замирает под Эллиной дверью и просовывает записку. Элла быстро вскакивает с места, спотыкается, приземляется на колени. И когда, наконец, дорывается до двери, таинственного гонца и след простыл.

Заинтригованная, разворачивает письмо.

«В два часа ночи. У лестницы на третьем этаже. Возьми личную книгу. Д.»

Дантесса? Вот ведь лицемерка! То говорит, не общайся со мной, а то грамотки под дверь подбрасывает. Элла яростно рвёт записку и обрывки прячет в поддон под горшком с геранью. Там-то никто, особенно Марфа Ильинична, не найдёт.

Впрочем, может, зря она горячится и стоит выяснить, чего же хочет Дантесса?

Остаток дня Элла проводит в огороде, сидя на лавочке напротив соломенного пугала и разглядывая морковные и тыквенные грядки. Ни Демидовы, ни Романовы Эллу на дачи и в деревни не возили, и потому девочка с радостью соглашается помочь, когда в огород приходит Марфа Ильинична и просит прополоть длинные ряды ярко-зелёной морковной ботвы. Элле это кажется занятной игрой в волшебника, которому предстоит повалить сотни мохнатых деревьев и под одним из них найти сундук со сказочной книгой.

Экономка же присаживается у крыльца, щёлкает семечки и с прищуром наблюдает за Эллой. Девочка старается изо всех сил, не жалеет ни испачкавшихся колготок, за которые ей влетит завтра утром, ни белых ладошек, которые она не прикрыла перчаткой. Да и к тому же Элле стыдно, что она приняла записку от Дантессы, невольно нарушив запрет.

Когда волшебница почти проредила второй ряд непокорной моркови, Марфа Ильинична произносит себе под нос:

– Хороший вечер.

Элла оглядывается на закат.

Солнце над голубоватой кромкой леса. Чуть колышутся макушки елей, и ветер доносит их свежесть… и запах озёрной тины. Ржаное поле постепенно меркнет, растворяется в закатных лучах, и сквозь туман серебрится барский пруд. А солнце всё ниже, небо отливает багровым.

Не жарко, тепло. Элла закрывает глаза и подставляет лицо тонущему солнцу.

– Нечасто такое бывает, – продолжает Марфа Ильинична. – Обычно небо заполоняют чёрные вороны, кружат и кружат, покоя не дают, бестолковые.

– Почему?

– Почему боярышниковые вороны кружат? – домоправительница вздыхает. – Ищут, в кого бы впиться. Охота у них на нас, жителей Тридевятого царства.

– Я всегда иначе представляла себе Тридевятое царство.

– С Иванушками-дурачками, говорящими щуками и скатертью-самобранкой?

Элла кивает. Марфа Ильинична смеётся.

– Тебе ещё многое предстоит узнать. Иван, дурак и младший сын, это наш далёкий предок. С него начинается наш род. Увы, многие ветви нашего клана пресеклись. Остались лишь Норкины. Как-нибудь покажу тебе наше фамильное древо. А вот скатерть-самобранка где-то на чердаке была…

Лениво молчат, солнце золотит морковную ботву. Уставшая от борьбы с лохматыми кустиками, Элла отряхивает руки и выскребает грязь из-под ногтей.

Марфа Ильинична блаженно прикрывает глаза. Тень от водосточной трубы падает на её лицо. Вновь похожа на Бабу-Ягу: усталые черты, старые, морщинистые, и длиннющий нос.

– Дядя ждёт тебя в кабинете. Иди. Пора уже.

Кабинет дяди Марка, как и спальня Эллы, находится на втором этаже, но дальше по коридору. На стенах – головы кабанов и оленей с покрытыми лаком рогами. Длинный книжный шкаф плотно заставлен внушительными томами.

Дядя, огромный как медведь, неуклюже сидит в глубоком кожаном кресле, постукивает костяшками пальцев по столу. Кажется, что сидеть здесь ему неприятно и неуютно, и без гигантского меча он выглядит как страницы, вырванные из сказки и вставленные в серьёзную драму, совершенно не к месту.

Серебристый лунный кот лежит на столе и внимательно, чуть сощурившись, наблюдает за Эллой. Девочка улыбается, но пушистый царь гордо отводит взор. Да ты мне девочка ни на секунду не нужна!

– Садись, Элла, – дядя Марк указывает на кресло с исцарапанными подлокотникам, словно кто-то со всей силы когтями впивался в его деревянную плоть.

– Итак, Элла, я должен тебе кое-что рассказать… или не рассказать, – быстрее стучит толстыми, огрубевшими пальцами. – Признаться, мне не хочется впутывать тебя. Но ты однажды и так всё узнаешь. Ты очень любопытная.

Дядя подавляет вздох.

– Это оттого что я не люблю скучать. Мне всегда хочется чем-то себя занять, – но тут же Элла корит себя за поспешность. Можно подумать, дядя любопытство посчитает великим достоинством. Теперь, наверняка, в поход не возьмёт. Ну, может, хотя бы Тошку вернёт?

– Я слышал: ты любишь читать.

– Да. Все эти истории… Мне очень нравится погружаться в них, думать: а могло ли всё быть иначе? Придумывать своё. Это весело! Я столько всего интересного пережила, побывала во многих странах, не выходя из дома. Это как кругосветное путешествие за чашкой чая.

– А ещё тебе нравится изучать чужие вещи, - усмехается дядя. И хотя Элла понимает его намёк, но не даёт сбить себя с толку.

– Воображению нужна пища.

– Разве твоё воображение не способно рождать образы из пустоты?

– Не знаю, – девочка краснеет. Она никогда об этом не задумывалась, не пыталась представить того, о чём хоть чуть-чуть не читала бы. Но, наверное, это было бы здорово – вообразить нечто уникальное, нечто, что существует лишь в твоей голове. – Я не знаю, способна ли я на что-то грандиозное.

Богатырь окидывает хрупкую племянницу таким взглядом, словно впервые видит её и не понимает, кто она и зачем тут, столь не похожая на других Норкиных. В изгибе его бровей скользит недоумение. У Эллы закрадывается мерзопакостное чувство: неужели вконец разочаровала дядю? Этих взрослых не поймёшь. И чего им не хватает?