Тысяча акров
Шрифт:
– Но я ночевала у Роуз.
– Забудь про это.
– Он не забудет. Слова его обидели, а действия оскорбили.
– Ладно, тогда просто скажи: «Я боялась, что ты сердишься на меня, папочка».
Кэролайн поджала губы.
– Я не маленькая девочка.
– Хорошо, но разве ты и в самом деле не испугалась?
– Нет. Я разозлилась. Я ведь просто…
– Ты же знаешь, какой он обидчивый. Да и пьяный был к тому же. Уступи…
– Джинни! Хватит уступать.
Разговор принимал нежелательный оборот, на нас уже стали оглядываться Роуз и Пит, беседовавшие неподалеку со священником. Я сделала шаг, чтобы отгородить Кэролайн
– Сделай это для меня в последний раз. Папа вручает нам всю свою жизнь. Понимаешь? И дар этот надо принять без дрязг, с уважением. Роуз, Пит и даже Тай готовы. Уступи в последний раз. Я обещаю.
– Не могу, – покачала головой Кэролайн. – Я не готова принять его дар. От него будет только хуже и ему, и мне. Фрэнк тоже не одобряет, он звонил вчера вечером Кену Лассалю домой, и тот сказал, что ни в коем случае не советовал папе делить ферму. Если бы у папы были проблемы со здоровьем, тогда другое дело, но он отчего-то озаботился налогами на наследство именно сейчас. Знаешь, когда у него появилась эта идея? В среду! Он решил поменять свою жизнь всего пару дней назад. Это абсурд! Он сам это прекрасно понимает и знает, что я это понимаю, поэтому так злится. Я никогда себе не прощу, если уступлю…
– Хочешь остановить его? Но ведь это только больше его раззадорит! – я решила попробовать другую тактику. – Он просто вычеркнет тебя! И все. Как будто тебя нет. Неужели ты этого не боишься? Я очень боюсь. Помнишь братьев Стэнли, чья ферма была к северу от города? Когда Ньют Стэнли умирал, он сказал Бобу: «Будь проклят Ларри Кук. Отними у него землю, даже если придется костьми лечь».
– Ты шутишь.
– Айлин Даль божилась, что Боб Стэнли сам ей это рассказал.
– Удивительно!
– Удивляться нечему. Тут чуть ли не у каждой семьи есть свои застарелые обиды. Если ты не помиришься с отцом, об этом весь округ будет болтать еще лет пятьдесят. Или дольше. – Я предприняла последнюю попытку. – Ну пожалуйста, в последний раз.
Тут только я обратила внимание, что зажала Кэролайн в угол и нависаю над ней. Хорошо хоть мы вышли с церковного двора на улицу. Я оглянулась, Роуз уже не было, а Генри Додж изо всех сил делал вид, что не интересуется нами. Я улыбнулась и отступила от сестры. Она смотрела в другую сторону улицы, туда, где стояла начальная школа и детская площадка. Похоже, любопытные соглядатаи на церковном дворе ее ни капли не волновали. Я почувствовала раздражение и нетерпеливо выпалила:
– Ты хочешь понять, кто прав, а кто виноват. Но сейчас главное не это! Главное – он твой отец и такова его воля.
– Возможно… Мне надо подумать. Я пройдусь немного и присоединюсь к вам позже. Не сердись, пожалуйста, Джинни.
– Почему ты мне можешь так сказать, а папе – нет?
Она посмотрела на меня с недоумением, а потом рассмеялась.
– Потому что ты этого заслуживаешь, а он – нет.
Странно было слышать такие слова. Они напомнили мне любимое изречение отца, которое он всегда повторял нам: «Каждый получает по заслугам».
Кэролайн села в машину Роуз и Пита, а я развернулась и пошла к нашему пикапу, припаркованному ниже по улице, как всегда мысленно представляя, что в заднем окне виднеется детское автомобильное кресло. Я даже уже и модель выбрала, конечно же самую безопасную. И как только некоторым безалаберным родителям приходит в голову разрешать
детям не пристегнутыми прыгать по салону? Просто ужас! Просторный задний диван залил теплый солнечный свет. Похоже, с утренней миссией я справилась неплохо и, в общем, склонялась к мнению, что отец принял разумное и полезное решение, если уж и не для него самого, то для нас точно.7
По дороге из церкви мы заехали домой, чтобы переодеться – после обеда еще предстояло много дел. Добравшись до отца, мы застали там только Джесса Кларка, который варил на кухне кофе, остальные пошли осматривать землю. Тай взял пикап и отправился всех собирать.
– Быстро все завертелось, – заметил Джесс, наливая мне кофе, потом взял свою чашку и сел напротив.
– Никогда не думала, что отец на такое способен. Зря я вчера волновалась. Все равно, похоже, мало что изменится.
– А новые постройки? Свиньи? Плантации черного ореха? Десять акров гладиолусов, наконец? Это что, не изменения?
– Каких гладиолусов?
– Пока вас не было, Пит рассказывал о своих планах. Восемьдесят тысяч клубней на акр.
– Восемьсот тысяч гладиолусов?
– Он сказал, что в Миннеаполисе дают по доллару за пять штук. Итого сто шестьдесят тысяч баксов в кармане.
– Ох уж этот Пит…
– Я под впечатлением. Мы с ним проговорили всего пятнадцать минут, а он выдал пять или шесть отличных идей – не то что мой отец или Лорен. У тех на уме только кукуруза и бобы. Бобы и кукуруза. В детстве, я помню, мы держали свиней и коров, и у Лорена была овца, которую он выращивал для школьного проекта. Мама постоянно сажала новые сорта растений у себя в саду. А теперь даже разведение свиней считается рискованным.
– Ситуация на рынке изменилась. Но давай не будем про ферму, я уже устала от этих разговоров. Расскажи лучше, чем ты занимался в Сиэтле.
– Хочешь разведать мои тайны? – улыбнулся он, глядя мне прямо в глаза, и не отводил взгляд до тех пор, пока я не покраснела. – Расскажу с удовольствием. Хоть кто-то интересуется. Отец у меня ничего не спрашивает и вообще ведет себя так, будто я все это время сидел в тюрьме. Да и Лорен задал мне всего один вопрос, купил ли я там землю. А когда я ответил, что нет, то буркнул: «Паршиво», – и больше со мной не заговаривал.
– Что ты там делал?
– Держал продуктовый магазинчик: органические овощи, фермерские куры, сыры без красителей и всякое такое. В Ванкувере организовал общинный сад, работал в службе доверия, был барменом в модном ресторане.
– Не слишком-то спокойная жизнь.
– Точно, я уходил всякий раз, когда начинало казаться, что пускаю корни.
– А как же уверенность в завтрашнем дне?
– Зачем уверенность, когда есть внутренний покой.
Я приняла это за шутку и засмеялась, однако Джесс смотрел на меня очень серьезно – не думала, что он может быть таким.
– Далеко на востоке есть люди, у которых за душой нет ничего, только одна миска и одна рубаха, и они без страха бросаются в пучину жизни, не боясь утонуть. У них больше уверенности в завтрашнем дне, чем у нас с тобой. Я американец до мозга костей и не могу бросить все, но они могут, и это дает мне уверенность.
Джесс на секунду замолчал, а потом подмигнул и попросил:
– Только Гарольду не говори, он считает, что это коммунистические бредни.
– Ты ему рассказывал?
– Пытался, когда он спросил, пойду ли я в церковь.