Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман

Пока шла навстречу Фернандо, я заметила кое-что недостающее: я с трудом припомнила, когда в последний раз ощущала тяжесть на сердце. Иногда в течение последних месяцев я чувствовала ее слева и сзади, и это меня смущало. Может, все дело в том, что я отослала мое сердце Фернандо?

Когда мы встретились, мой незнакомец был бледен, в глазах застыло выражение смертельно раненной птицы, и он поторопился обернуть это себе на пользу. Я помнила, что он лишь бедный итальянец, и в день перед свадьбой он — словно воплощение тревоги. Он не спросил ни о платье, ни как я провела день, ни о сумке, полной роз. Он даже не смотрел на меня. Мне казалось, он почти дрожит, и я осведомилась, не хочет ли он побыть некоторое время один?

— Абсолютно нет, — отвечал он страдальческим шепотом, как если бы я приказала ему прогуляться по раскаленным углям.

— Не хочешь пойти домой и принять ванну с ромашкой? — попыталась я снова.

Он покачал головой.

— Ты печален, потому что мы женимся?

— Как ты можешь предполагать такое? — рассердился он, и глаза вспыхнули, возвращаясь к жизни. Он притих, пока мы ехали по воде, и даже ни разу не прервал молчания по пути. Когда мы достигли угла Гран Виале и Виа Лепанто, он сказал:

— Я не могу пойти с тобой домой. Кое-что надо доделать. Сезана забыл записать нас и не сможет прийти завтра, потому что у него еще одна свадьба. Я поговорю с другим человеком.

Сезана должен был нас фотографировать; еще один старый друг, который сказал: «Ci penso io. Оставьте это мне».

— И именно это повергает тебя в отчаяние?

Он пожал плечами, но не ответил. Я сказала, что мы всегда найдем кого-нибудь, кто сделает фотографии, но он не успокоился.

— И я все еще не исповедался, — признался мой герой. И начал инстинктивно оправдываться: — Я думал об этом несколько недель, но так и не нашел подходящего случая. Я не верю в исповедь и отпущение грехов.

Ему было почти стыдно, что в течение тридцати лет он шел по тревожному пути конфессиональных ограничений, но он сам все затеял, а теперь, за семнадцать часов до церемонии, хочет обсуждать вероучение? Я молчала, поскольку он говорил за нас обоих. Когда он окончательно замолк, я сообщила, что иду домой, на дачу, где буду его ждать.

— Я приготовлю чай и ванну, — пообещала я.

— Я уже сказал, что не хочу ни чая, ни ванны, — высказался он немного резче, чем следует, и оставил меня гадать, нравятся ли ему мое платье и розы.

Я повернулась и бросилась к берегу, пытаясь понять, что же он хотел сказать. Через некоторое время он пришел, по-прежнему нервничая, и мы сидели на песке, переплетя ноги и глядя друг на друга.

— Появились старые привидения?

— Очень старые, — подтвердил он, — и никого из них я не приглашал на свадьбу.

— Где же они теперь, возвратились назад?

— Si. Si, sono tutti andati via. Да. Да, они все ушли, — сказал он, явно не лукавя. — Perdonami. Прости меня.

— А разве не ты мне говорил, что в мире нет боли сильнее, чем нежность?

— Да, и я знаю, что это правда, — подтвердил он, поднимая меня на ноги. — Побежали в «Эксельсиор». Мы должны выпить последний бокал вина и нагрешить. Извини. Я увлекся религией. Значит ли это, что мы можем спать вместе сегодня ночью?

— Посоветуйся с доном Сильвано, может, он подскажет? — бросила я через плечо, готовая мчаться сломя голову.

Он добежал до отеля первый и раскинул руки, чтобы поймать меня, целовать и целовать, так что я еле переводила дыхание.

— Помнишь ли ты, когда впервые поняла, что влюблена в меня?

— Когда впервые, не помню. Думаю, это случилось, когда ты вышел из ванны в ночь приезда в Сент-Луис. Все дело в носках до колена и гладко зачесанных назад волосах.

— А я знаю, когда это случилось со мной: в первый день, когда я увидел тебя в «Вино-Вино». Едва вернувшись из ресторана в офис, я попытался вспомнить твое лицо, но не смог. Потом месяцами я закрывал глаза, чтобы увидеть мысленным взором твой профиль, но не получалось. Я делал это многократно, рвался поговорить с тобой, но не мог придумать, что бы тебе сказать. Когда смотрел на тебя, я больше не чувствовал холода. Я больше никогда не чувствовал холода.

Мы решили, что будет вполне романтично, если в день нашей свадьбы мы встанем вместе с солнцем, прогуляемся к морю, попьем кофе, потом расстанемся и встретимся в церкви. За несколько дней до свадьбы мы обратились к управляющему маленького отеля, сразу за нашим домом, чтобы снять там комнату на полдня.

Управляющий сказал — нет вопросов. Мой герой собрал одежду в сумку и отправился, напевая, через десять ярдов улицы в соседний отель. Вся эта история выглядела дурашливо, странно и волнующе. Я же направилась к Джулио, парикмахеру на Гран Виале, и попросила накрутить мне локоны на бигуди.

— Sei pazza? Вы сошли с ума? У вас прекрасные волосы. Позвольте мне сделать что-нибудь классическое, шиньон, зачесать волосы вверх и украсить античными гребнями, — говорил он, сдирая упаковку с двух огромных зубочисток, украшенных фальшивыми камнями, которые выглядели еще более античными, чем он сам.

— Нет, я точно предпочитаю локоны, я еду отдыхать, — убеждала я.

Мероприятие продлилось больше двух часов, и все это время он печалился, сжимая горячее хитроумное изобретение, испускающее пар. Когда он закончил, я выглядела как комик Харпо Маркс, но сказала: «Прекрасно», а он ответил: «Che disperazione. Я в отчаянии». Он дал мне старый голубой шарф — прикрыть голову по дороге домой.

Я хотела бы, чтобы Лиза и Эрик были со мной. Эрик провел август с нами, мы обследовали острова, питаясь телячьими котлетами и запивая охлажденным вином каждый завтрак, простаивали часами перед палаццо Грасси, вели себя так, будто находимся в отпуске, а он и Лиза еще совсем юные. Лиза была мила, поддерживала меня, но держалась обособленно. От моего «водоворота чувств» в последние месяцы в Америке оба моих ребенка устали, особенно Лиза. В этот период жизни матери полагается вести спокойный, приятный образ жизни и иметь подходящее жилье. Но я все время стремилась куда-то, постоянно упаковывалась и каждый раз начинала все сначала. Я была цыганской мамашей. А теперь я цыганская мамаша в гондоле. Думаю, все разворачивалось слишком быстро. Одно дело — отъезд в Венецию и совсем другое — брак с незнакомцем четыре месяца спустя.

— Почему ты не можешь подождать до Рождества? — спрашивала Лиза.

— Не могу, милая. Фернандо организует все так быстро, что не представляется удобного случая обсудить твое расписание. Мы не совпадаем по срокам. И поскольку я еще плохо говорю по-итальянски, и поскольку имеются бюрократические преграды, я почти ничего не могу уточнить, — оправдывалась я.

Мне ли не знать, как слабы мои аргументы, как бессильно звучит мой голос, как это нетипично для меня? Бесхарактерный человек, цыганская мамаша в гондоле. Когда я поднялась по лестнице в квартиру, приняла ванну и начала одеваться, тоска по детям вошла в тяжелую стадию. Я должна пойти в церковь вместе с ними; мы не должны играть свадьбу без них.