Тысяча и одна Ведьма
Шрифт:
И можете себе представить, у него это получилось! И даже микроволновка его не укусила!
Валд так вдохновился собственным подвигом, что к котлетам решил пожарить себе яичницу! Вот, что с человеком Ведьмы могут сделать!
Мать заглянула на кухню, увидела уплетающего за обе щеки почти собственное произведение сына, довольно вздохнула и ушла к своей мозаике.
Зачем заглядывала? А вы думаете это так просто сразу переучиться?! Ну да, ну да!! Как же! Семь потов сойдет, семь шкурок слезет, семь …нет, семьдесят семь подошв сотрется. Не у тапок. У ног.
Но она сделала свой шаг.
И
Выходной пролетел шеметом, как и положено каждому порядочному выходному.
Следующий рабочий день Валд просто не заметил. Работу-то он работал, но на автомате. Что прошло нормально, ибо в тот день никакого креатива не требовалось.
А вечером как штык стоял около ворот дома Ведьмы.
Его впустили. Пригласили пройти на этот раз в гостиную.
Стол уже был накрыт к ужину.
Но первой Ведьмы не было в комнате. Валд выглянул во двор, откуда слышалось легкое поскрипывание, увидел красивую девушку, качающуюся на качелях, и вышел к ней.
Неудобно как-то без хозяев за стол садиться.
– Здравствуйте, – вежливо приветствовал он незнакомку, меня тут ждать должны, приглашение есть, я вот …пришел.
Валд немного замялся. Незнакомка смотрела на него спокойно, но так, как будто всего просветила рентгеном, и всё сразу про него поняла.
Ученица заледеневшего сердца.
Рассказ первой Ведьмы
Но всё же, они смогли познакомиться, благо отсылка к договору помогала.
И так как ужин звал, то плавно переместились за стол. Хороший стол, это я вам доложу не семечки на завалинке щелкать! Гораздо, гораздо располагательней к доброму разговору. Семечки – это если просто посплетничать. Кто налево сходил, кто справа чего- то левого притащил. Кому больше досталось, а кому только семечки щелкать и осталось. Хотя, кто их на завалинке-то держит?! Вопрос вопросов!
После сытного ужина, где будущие собеседники перебрасывались только короткими фразами, ибо с набитым ртом говорить оно как не очень удобно, ситуация перетекла к чаю.
А вот тут уж простор! А вот тут уж и разговор! Или даже целая беседа может завязаться. Иногда и более чем.
– А слышали вы, уважаемый Валд, старую, старую сказку, – начала Ведьма, – да что я спрашиваю! Кто её не знает?!
Но есть у неё продолжение. Сказочник малую деталь упустил. Сказочники они такие, начнут своё плести, как наплетут, наплетут, потом глядь, поглядь, а почему от разобранного механизма куча деталей осталась. Так было и в этот раз.
В далекой, далекой стране, с холодным, холодным, ОООООЧЕНЬ, очень холодным климатом жила прекрасная королева. Очень прекрасная. И настолько же холодная, как климат тех мест.
Ей было лень платить
дровосекам за дрова, истопникам за работу, и она поступила иначе.Заледенела сама. Ну, что с ней потом сталось, вы и сами помните. Растаяла.
И сказочник сказал, что на том сказке конец, а кто слушал молодец, возьми с полки пирожок.
И вот тут и скрылся тот самый рогатый, который вечно прячется в деталях.
У королевы была ученица. На тот момент, когда двое подростков умело, растаяли замороженную на всю себя правительницу, ученица была послана очень далеко. Королева вообще была умелицей по части послать.
В командировку её заслали. Платили ли ей посуточные и так далее, не могу, сказать, не важно для нашей истории.
Важно то, что она вернулась к своей повелительнице, а той и след простыл. Прогрелся, если уж соблюдать истину.
Ученица тоже была жуть, какая холодная, и её девизом было:
«Мстю лучше подавать из морозильника!»
И она убралась ещё дальше. Что ей никто не мешал строить коварные планы.
Ученицу звали Льдинкой. И она была гораздо умнее и изощренней в хитростях, чем растаявшая учительница. Впрочем, так и должно быть, ученики должны стать сильней учителя. Это даже не обсуждается.
И должна вам рассказать, что она не так просто стала Льдинкой, у девочки было очень трудное детство.
Родители её так назваться имели право только по бумажкам.
На дочку внимания не обращали вообще, отдав всю свою любовь странной, завлекательной жидкости. Они топили в ней и любовь к дочери, и к её младшим братьям.
Мелким часто приходилось ночевать где-то попало.
На чердаках, около печных труб, скупо делившихся с ними тем теплом, что оставалось от прогорающих в теплых каминах дров.
Летом ещё как-то можно было согреться, свернувшись калачиком под лапами елей.
Этих детей знали все лесные обитатели. Зайцы жалели дрожащих двуногих. Больше, чем их собственные родители, и даже больше, чем остальные двуногие, яростно провозглашавшие свою праведность и высокую моральность.
Зайцы делились с ними морковкой, уворованной на огородах, капустой, с раскидистыми листьями.
И дети благодарно гладили их по ушкам, обнимая, когда засыпали. Так было теплее.
Иногда родители вспоминали, что они родители. И начинали воспитывать своих чад.
Чада после этого долго плакали, и потирали места воспитания. Порой им приходилось лечить друг друга, чтобы стало возможным хотя бы сидеть не на коленках.
Соседи…что ж, соседи, у каждого была своя семья, и свои семеро по лавкам. Кому нужны чужие голодные рты? Да и сражаться с родителями, поднявшими свой дух до победного над всем и всеми состояния, пока они были в состоянии стояния, мало кому хотелось.
Росли малыши, как сорная трава. И как любому сорняку им доставались и тычки, и пинки, и затрещины. Они сами становились похожи на зайчат, или волчат, когда их слишком уж затюкивали.
В конце концов, нашлась-таки одна неравнодушная душа, и отправила детей в приют. Не факт, что их условные родители не произвели бы ещё. Но хотя бы эти были пристроены.
Младшие остались в приюте. Но старшая, Льдинка, давно уже поняла, что ничего хорошего ни от близких, ни от далеких ждать не приходится.