Тысяча миль в поисках души

По словам сотрудника мэрии, дела в Атланте обстоят не лучше и не хуже, чем в других городах США. Безработица здесь сейчас на уровне 7,5 процента. Среди молодых негров в Атланте работы не имеет каждый четвертый.

— Рядовые, обыкновенные цифры, — подытожил нашу беседу сотрудник мэрии. — В некоторых городах еще хуже. Например, в Детройте или в Буффало.

Газета «Вашингтон пост» опубликовала снимок, который занял чуть ли не четвертую часть первой страницы. Снимок был сделан в соседнем городе Балтимор с вертолета. Квадратное здание биржи труда и очередь безработных, растянувшаяся на несколько кварталов. Я видел, как рассматривали этот снимок люди на автобусной остановке в Вашингтоне. Пожилой мужчина покачивал головой и все повторял: «Боже мой! Вы только посмотрите! Боже мой!»

Что за этими восклицаниями? Я посмотрел в глаза этому человеку и увидел в них отчаяние. Такое отчаяние, что у меня сжалось сердце. Я не знаю, кто он. Расспрашивать не решился. Возможно, у него большая семья. Может быть, дочь или сын учатся в колледже. На оплату колледжа уходят все сбережения. Он уже не молод. Знает: будут увольнения, его уволят первым. Тогда и колледж прощай. Горе безработного — это горе, помноженное на число близких людей. В его возрасте искать работу — безнадежное дело. Пособие по безработице? Зажгите свечку с двух концов и посмотрите, как быстро она будет таять. Вот так и сроки пособий.

В Вашингтоне, где нет другой промышленности, кроме промышленности обслуживания государственных чиновников, конгрессменов и туристов, процент безработицы, как говорят, не самый высокий, если сравнивать его с другими городами. Но и здесь биржи труда и конторы по выплате компенсаций по безработице переполнены. Я посетил одну такую контору в пригороде Вашингтона. Администратор, в кабинет которого меня направили, растерялся. Протирая платком очки и близоруко щурясь, признался, что чувствует замешательство оттого, что не знает, что можно, а что нельзя говорить советскому журналисту. Просил не называть его имени в газете.

— Побывайте в зале, посмотрите, как мы работаем, — вдруг нашел он выход из положения. — Нам пришлось потеснить другие учреждения. Не хватает, знаете ли, помещения. Кстати, там сейчас телевизионные репортеры берут интервью.

Я пошел в зал на второй этаж. Очередь начиналась на лестнице. Совсем как в фильме «Рим, 11 часов». Только лестница здесь солиднее и прочнее. Очередь медленно движется снизу вверх к дверям в зал. Здесь разбивается на пять ручейков, текущих к пяти окошечкам. В окошечках клерки заполняют какие-то анкеты, листают какие-то бумаги. Действительно, заняты до предела.

У одного из окошек рыдает молодая негритянка. Девочка лет двенадцати гладит ее по плечу и уговаривает: «Не надо, мама. Не надо». А у самой дрожат губы, вот-вот сама расплачется.

Телевизионщики, видимо, уже отсняли все, что им надо было отснять, погасили свои яркие лампы. Оператор с камерой на плече кивает на рыдающую женщину и на всякий случай спрашивает репортера:

— Может, ее снимем?

Репортер, совсем еще юная девица, устало машет рукой:

— Хватит. У нас уже есть плачущий мужчина.

Рыжий парень в зеленой нейлоновой куртке откуда-то из коридора несет в картонном стакане воду.

— Вот выпейте, пожалуйста, — протягивает он стакан негритянке.

— Это, наверное, надо снять, — восклицает девица-репортер.

Осветитель мгновенно включает лампу. Оператор в два прыжка подлетает к окошечку. Девица спешит за ним, протягивает парню микрофон.

— Сэр! Вы… — она не знает, что бы такое спросить у парня. — Вы ничего не хотели бы сказать нам?

Парень берет у нее микрофон. Оператор знаками показывает ему, что глядеть надо в объектив. Трещит телекамера.

— Меня зовут Питер Сноу, — говорит парень, поднося к губам микрофон. — По профессии я плотник. У нас все в роду плотники. Мой дед рассказывал про великую депрессию 30-х годов. Отец вспоминал экономический спад 50-х годов. Старший брат был без работы во время спада 60-х годов. Теперь, в 70-х, моя очередь хлебнуть из горькой чаши. Вот я и думаю: что-то здесь не так. Как-то не так устроена жизнь, если не проходит десятилетия, чтобы не было спада…

— Стоп! — командует девица.

Осветитель щелкает выключателем. Гаснет лампа. Оператор опускает камеру.

…Вечером в час последних известий мы сидели у телевизора. Хотелось посмотреть, как будет подан репортаж с биржи труда. Но его не показали. Его вытеснил репортаж из Нью-Йорка. Репортер стоял на людном перекрестке Бруклина и рассказывал, что накануне были уволены еще 598 рабочих коммунального хозяйства города. Среди них был Роберт Марильяно из бригады маляров, ремонтировавших здание местного суда. Возраст — 33 года. Национальность — итальянец. Недавний эмигрант.

Говорят, что отчаяние Марильяно было так глубоко, что он потерял рассудок. Вот на этом самом перекрестке он облил себя бензином, чиркнул зажигалкой и превратился в пылающий живой факел…

Между прочим, эпизод с рухнувшей лестницей в кинофильме «Рим, 11 часов» не выдуман. Так было в жизни. Роберт Марильяно был тогда еще ребенком. Может быть, на той лестнице стоял его отец. Теперь пришла очередь сына. Так вот устроена жизнь.

Репортер с микрофоном стоял на людном перекрестке. Мимо мчались автомобили. Куда-то спешили по своим делам люди. Некоторые останавливались и прислушивались к тому, о чем рассказывал репортер. Оператор медленно повел камеру, показывая лица. Ни одной улыбки. Скорбь. Печаль. Раздумья.

«Если я потеряю работу…»

Американцы умеют работать. Это факт, который не требует доказательств. Все, чем может гордиться деловая Америка в сфере материального производства, создано не взмахом волшебной палочки, а упорным, добросовестным трудом миллионов.

Как же распределяются результаты их труда? Предоставим слово профессору кафедры экономики и управления Массачусетского технологического института Лестеру Тароу. В одном из выпусков журнала «Ньюсуик» он пишет:

«Десять процентов богатейших американских семейств получают 26,1 процента всего денежного годового дохода США, в то время как на долю десяти процентов беднейших семейств остается лишь 1,7 процента… Доходы негров не поднимаются выше 69 процентов доходов белых. Женщина, выполняющая ту же самую работу, что и мужчина, получает лишь 56 процентов его зарплаты. Если же мы приглядимся к тому, как распределяются богатства, то увидим, что 20 процентов семейств, принадлежащих к высшему слою нашего общества, владеют 80 процентами всей частной собственности в США, в то время как 25 процентов семейств, находящихся внизу, не имеют во владении ничего, а долги многих значительно превышают их личное имущество…»