Тысячелетняя ночь

Он задыхался, ища слова, но Роберт спокойно поднялся с места и стал между ними, загораживая уничтоженного, растерянного Джиля.

— Правда, — сказал он, — бывала и оленина, а иногда и лепёшек не хватало. Но во всём и всегда дядюшка Джиль был нам верным товарищем. Пока некуда было вернуться. Теперь все свободны. Разве виноват Джиль, что у него есть жена и крыша над головой? Забудем ли оттого годы общей жизни плечом к плечу?

Роберт замолчал и стоял, выжидая ответа, — прямой, высокий. Джиль опустился у костра и словно окаменел, охватив руками колени. Полулёжа, опираясь на локоть, Стив спокойно наблюдал за всеми с лёгкой улыбкой на тонком лице. Похлёбка давно уже вылилась на уголья из опрокинутого котелка, но никто этого не замечал.

— Робин прав, — медленно проговорил наконец Стив. — На войне нам одна дорога, в мире — другая. Пусть Джиль спокойно уходит домой, не нам осуждать его. Но что будем делать мы?

Филь повернулся, желая что-то возразить, но так и замер на месте с поднятой рукой и полуоткрытым ртом: раздался громкий крик, вопль ужаса, заглушивший весёлые песни лагеря и стоны раненых. Человек кричал внизу, в ущелье, в непроглядной темноте, и звук голоса смешался с визгом и злобным рычанием.

— Не могу больше терпеть! — вскричал Роберт, вскакивая и хватая короткий меч.

Остальные тоже вскочили на ноги, но Стив остановил Филя:

— Головешку, — отрывисто сказал он. — Бери и ты, Джиль, там и сова ничего не увидит. — И, вооружившись факелами, они бросились вниз с горы вслед за исчезнувшим к темноте Робертом.

Между тем крик повторился ещё и ещё. Теперь было слышно, что кричала женщина, в ужасе и тоске. В темноте Роберта быстро догнали остальные. Факелы, раздуваемые ветром, ярко разгорелись, крики послышались ближе… Вдруг Стив покатился по земле — он споткнулся о чьё-то распростёртое тело. В ту же минуту Роберт успел воткнуть кинжал в шею громадного волка.

И было пора: волк едва не загрыз раненого юношу. Рядом несколько других волков, испуганных факелами, бросили терзать убитых и отскочили на грань дымного света и тени и стояли там, зловещим рычаньем словно подсчитывая силы неожиданных врагов. Глаза их светились тусклыми зеленоватыми огоньками.

Но лучники уже не обращали на них внимания, они молча смотрели на раненого, который, уже не в силах подняться, обнимал мёртвое тело рослого, одетого в мохнатые шкуры шотландца, как бы желая до конца быть ему защитой.

— Женщина! — тихо проговорил Филь.

Совсем юная, почти ребёнок, она смотрела на неожиданных избавителей дико и сурово, словно видя в них врагов не меньших, чем серая стая вокруг. Женщина перевела взгляд на труп убитого волка, затем подняла глаза на освещённое дымным светом, взволнованное лицо Роберта, и дикий взор её смягчился. Приподняв голову, она рукой откинула с лица длинные спутанные волосы и что-то проговорила.

— Я не понимаю, — Роберт оглянулся на Джиля, — что она говорит?

— Она говорит: если вы не злые духи и не оборотни, а люди, помогите мне похоронить моего мужа, чтобы волки не разорвали его.

— Мы сделаем это, — пылко воскликнул Роберт, — и ей поможем сейчас.

Джиль произнёс несколько слов на том же непонятном наречии, но женщина покачала головой и Роберту показалось, что она даже улыбнулась. Она ещё что-то проговорила и, опустив голову на грудь лежавшего, не шевелилась… Джиль хрипло кашлянул и отвернулся от света.

— Чёрт побери, — пробормотал он, — она говорит, что ей помощь не нужна. Она говорит — она не могла умереть, пока должна была защищать мёртвого мужа от волков. Она просит… Она просит похоронить её у него на груди.

— Клянусь святой пятницей, — вскричал Филь, — мы её вылечим! Скажи ей это, Джиль! Я сейчас осмотрю её раны, скажи же ей. Джиль!

И он сделал уже шаг вперёд, но Стив удержал его за руку:

— Не глупи, Филь, — твёрдо сказал он. — Просила она помощи? Нет. Я знаю, что значит, когда женщина любит. А эта — она билась рядом с мужем, жизнь делила, а делить ли ей смерть — решать ей одной.

Несколько мгновений длилось молчание. Казалось, женщина забыла о присутствии людей. Время от времени она поднимала голову, вглядывалась в спокойное лицо убитого и снова, без вздоха, без слов, опускала голову. Наконец Роберт повернулся и воткнул меч в землю.

— Здесь, — сказал он тихо. — Двое копают, двое — светят. Джиль, наломай веток, чтобы хватило огня.

Ветер раздувал головешки, комья земли летели во все стороны, ночь заглядывала в могилу — проверить, глубока ли, а круг волков, сидя на границе света и тени, сияя лампадами глаз, служил тихую панихиду мёртвому и той, что готова была следовать за ним.

— Готово, — сказал наконец Филь и, выпрямившись, отбросил меч. — Готово, но ведь она ещё не…

Женщина точно поняла его. Она подняла голову и на лице её выражение отчаяния сменилось тихой радостью, осветилось внутренним светом. Она обратилась к Джилю и проговорила несколько фраз, затем протянула руку и вытащила кинжал из шеи убитого волка.

— Нет! — крикнул Роберт, бросаясь вперёд. — Я не позволю!

Но голова женщины уже опять опустилась на грудь мужа и лишь плечи её слегка вздрогнули.

— Что она сказала? — тихо спросил Стив, не двигаясь с места.

— Она сказала… — и Джиль, по-детски всхлипнув, прикрыл пухлыми ладонями лицо. — Она сказала, что хоть мы и англичане, но она нас прощает. И благодарит и… и рада, что сейчас души их будут вместе…

Качалось, не было обломка скалы слишком тяжёлого, чтобы положить его на эту могилу. Груда камней превысила человеческий рост, когда наконец Джиль остановился.

— Довольно, — сказал он, — теперь не только волку, а медведю не добраться. По старинному обычаю в холм нужно было положить что-нибудь памятное для тебя. Тогда покойники придут на тот свет не с пустыми руками. — Стив молча отстегнул свой кинжал в серебряной оправе, Филь снял с шеи маленький образок: «Она не христианка, но думаю, бог меня поймёт и простит». А Роберт отошёл в сторону и, незаметно вынув что-то из старой бархатной сумочки, тихо и крепко прижал его к губам. Через минуту он молча опустил руку в оставленное в могильном холмике углубление и вынул её пустую. Он отдал маленькой верной шотландке самое дорогое, что у него было: он отдал ей перстень Мериам.

Взошедшая с полуночи молодая луна осветила узкую горную тропинку в дремучем лесу. Четыре фигуры осторожно, но быстро продвигались по ней. Смертельно опасном было такое путешествие для англичан по стране, разграбленной и опустошённой их королём. Настороженные, с мечами и щитами наготове, шли они, прислушиваясь к малейшему шороху, но не было нерешительности в их сердцах. Спаянные по-прежнему общей дружбой и доверием, они направлялись в Ноттингем, в родной зелёный лес, где есть олени, но нет людей.