Тысячи лиц Бэнтэн

— Бэндзайтэн? — громко спросил я.

Тут мужик вытянул обе руки и дважды медленно и бесшумно соединил ладони, будто аплодировал. Я пялился на него, и тут комнату осветил оранжевый сполох, точно неожиданная вспышка молнии. На долю секунды я различил приоткрытую дверь на другой стороне комнаты. Но не успел я рассмотреть, куда эта дверь ведет, как вокруг снова потемнело.

В губах у Человека в Белом тлела сигарета, а на столе валялись сгоревшие обрывки фотографии. Человек в Белом как-то ухитрился ее спалить и одновременно прикурить снова. Кто бы ни были эти мужики, они, по-моему, кучу времени играли со спичками.

— Кто это — Бэндзайтэн? Кто к вам присоединится?

Человек в Белом выдохнул, и к моему липу поплыл густой дым. На меня снова обрушилась эта резкая вонь, и горло скрутилось узлом. Задержав дыхание и прикрыв нос, я вскочил и ринулся к двери, которую только что видел, но было слишком поздно. Человек в Белом и не пытался меня остановить. В башке взметнулось тошнотное цунами, глаза сбились в кучу, а по всем нервам словно пустили ток. Легкие отрубились, ноги не отстали, и вот он я — снова на полу, с выпученными глазами, раскрываю и закрываю пасть, как подыхающая рыба на пляже.

17 ХРОНИЧЕСКАЯ ФИНАНСОВАЯ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Как я ни старался, глаза все равно слипались через полсекунды максимум. В черепушке дрейфовали тучи, а надо мной нависли две темные фигуры, окутанные голубоватым светом.

— Он моргает, — сказала одна фигура.

— Думаешь, он нас слышит? — спросила вторая.

Пришлось поднапрячься, но я таки сфокусировался.

Фигуры оказались двумя старушками. У обеих на физиономиях пятна ядовито-розовой помады где-то в районе губ, обе одеты в белые бумажные шапочки и бесформенные коричневые платья. Еще на каждой по паре латексных перчаток. Одна старушенция держала в клешне апельсин, вторая — банку пива.

Я похлопал глазами, но все равно картинка выходила бестолковая. Старушки, по-моему, тоже не врубались и пялились на меня зачарованно и с отвращением, как девчонки на дохлую лягушку. Им бы еще палочку, чтобы в меня потыкать.

— Сейчас он глаза открыл.

— А он нас видит?

— И чего они копаются?

Старушки озабоченно переглянулись, собрав морщины в кучу. Тут я заметил адмирала Хидэки, он же Морж. Он торчал поодаль, держа свои часы с откидной крышкой, прикованные золотой цепочкой к синему кителю. Морж качал головой и огорченно цокал языком.

— У меня часы встали, — изрек он.

— Может, «скорая» в аварию попала.

— Типун тебе на язык!

— Случается и такое. Мой племяш «скорую» водит.

— Да-да. В Нагоя. Про твоего племяша уже все знают.

— Он о жутких авариях рассказывал.

— Дамочки, пожалуйста, — вклинился Морж. — Дайте человеку продышаться.

И я задышал. Я вдыхал и выдыхал, и радовался каждому благословенному глотку воздуха, и клялся, что ни в жизнь не забуду, какое это чудо — дыхание. Однако вскоре новизна поистрепалась. Дышать не слишком интересно. Вот почему нету рестлеров-профи с кликухой «Дышок», и вот почему толпы парода не сбегаются поглазеть на соревнования по йоге. Понаблюдав, как проплывают в голове такие мысли, я задался вопросом, не покопал ли я себе мозги.

— По-моему, он очнулся, — сказала одна старая перечница.

— Думаешь, он нас слышит? — спросила вторая. Понятия не имею, отчего я до сих пор не раскрыл рта — почему-то даже в голову такое не пришло. Как будто я оказался в чужом сне. Ничего не мог сделать, только ждать намека от хозяина этого сна. А пока я решил сесть. А может, хозяин сна решил за меня.

Когда я поднялся, старушки отпрыгнули: я был уже не дохлой лягушкой, а опасной зверюгой, которую подстрелили транквилизаторами, и вот она очнулась. Я глянул вокруг еще раз и увидел, что до сих пор торчу в подвальном холле гостиницы. Старушенции, должно быть, горничные, потому что у лифта я разглядел тележку, загруженную чистыми полотенцами и всякими причиндалами дня уборки. А с другого конца холла на все это с типичным равнодушием взирали Бэнтэн и ее белые змеюки.

Подошел Морж и встал рядом со мной на колени. Оглядел меня с головы до пят с такой жутко серьезной миной, что в обычный день я бы не удержался от улыбки. А сейчас я вообще своей морды не чуял.

— Господин Чака, вы в порядке? — спросил Морж.

Я заторможенно кивнул. В башке зашевелились густые тучи, потерлись друг о дружку, высекли молнию в глазах и забили уши гулом далекого грома.

— У вас были судороги, — пояснил Морж. Простейшая фраза, но я не сразу постиг ее целиком.

Всего раз в жизни у меня были судороги, когда я перепил варева из мака, вина и змеиной крови на фестивале плодородия в Бирме. Меня потом еще три дня то и дело корежило. Аборигены заявили, что это добрый знак — дескать, я под завязку набит «плодородными желаниями». Но это было лет сто назад, и сдается мне, что с тех пор я плодородные желания подрастерял.

— Вас еще трясло, когда явились горничные. Потом вы уснули. И спали чуть ли не полчаса. Мы вызвали «скорую», она вот-вот подъедет.

Звучит знакомо. Не хватает только шариков патинко.

— «Скорой» уже давно пора бы приехать, — вякнула одна горничная.

— Может, они в аварию попали, — сказала вторая.

— Типун тебе на язык!

— Который час? — спросил я.

— У меня часы встали, — ответил Морж.

Тут я вспомнил, что у меня есть свои часы, и глянул на них.

Полдевятого утра.

Я был в отрубе почти двенадцать часов.

Как же так вышло? Очень просто. Чувак в Белом тасовал алфавитные плитки, я пялился на него, а в это время длинная стрелка несколько раз перемахнула за двенадцать, а маленькая ползла от одной цифры к другой, планета крутилась, вот и пробежали еще двенадцать часов. Ничего странного. Все путем.

— Пива не хотите? — спросила одна горничная.

— А апельсин? — спросила вторая.

Я отказался, и, по-моему, это их слегка рассердило, но сдается мне, они почти всегда в таком состоянии. Я взгромоздился на ноги, продираясь сквозь волны головокружения. Морж нервно теребил усы, горничные сжимали в клешнях свои подношения. Я побрел к ступенькам, к «Саду Осьминога».

— Вам и вправду лучше дождаться «скорую», — канючил Морж, плетясь за мной. — Пусть вас осмотрят, хуже ведь не станет.

Я ответил, что все хорошо, просто дикость какая-то приключилась. Ничего не хорошо, далеко до этого, но, по-моему, ни один доктор мне не поможет. Если я расскажу ему, как оно было на самом деле, то легко загремлю в психушку, в компанию к тем, кто заявляет, что они — лорд Ода Нобунага. [46] Морж отогнал горничных, и те вернулись к своей тележке, явно считая, что их надули. Я поплелся обратно в свой номер, а Морж тащился за мной и опять канючил, чтобы я разрешил врачу себя осмотреть. Я подошел к двери, и Морж сменил тему.

46

Ода Нобунага (1534–1582) — крупный феодал эпохи Сэнгоку.

— Вчера вечером к вам приходил мужчина, — сказал он.

— Как он выглядел?

— По-моему, очень приятный, — ответил Морж. — Зашел в гостиницу где-то в полночь. Я еще подумал, странное время доя визита, и мужчина сказал, что вы его не жде-1 те. Я пытался вам дозвониться, но трубку не брали. Я решил, что вы, наверное, спите и не хотите, чтобы вас беспокоили. В общем, он сказал, что сегодня вернется.

— Ни назвался, ни визитки не оставил, ничего? Морж покачал головой:

— Позвонить вам, если он вернется?