Тюдоры. «Золотой век»

Вообще говоря, все вышесказанное поистине поразительно.

IV

Картина получается предельно нелогичной. Шекспир-автор начал с того, что опубликовал поэму «Венера и Адонис», написанную по мотивам Овидия. Она была посвящена юному графу Саутгемптону, имела огромный успех, и, как нам говорит твердый «стратфордианец» M. M. Морозов, Шекспир якобы получил за нее от графа огромную сумму в 1000 фунтов. Это как раз в то время, когда он якобы скромно сидел в уголке в кругу удалых аристократов и записывал себе на коленке накопленные сведения и впечатления.

Морозов оговаривается, что сумма скорее всего была много меньше и что насчет «… сидения в уголке…» – это предположительно. Еще бы не предположительно, как мы видели выше, М. М. Морозов сам пишет, что никаких сведений о Шекспире в письмах графа не отыскалось. Но никакой актер в кругу друзей графа Саутгемптона не был замечен вообще – никем никогда.

А дальше актер-Шекспир решил, что его место с народом, и стал писать пьесы для народного театра? По тем временам оплата такого рода деятельности сильно разнилась в зависимости от того, ставилась ли пьеса при дворе (или у кого-то из знати для частного развлечения), или она ставилась в одном из публичных театров Лондона. За придворную «маску», как называлось представление, автору платили 40 фунтов. За городскую постановку – от 5 до 7 фунтов.

Откуда мы знаем про такие расценки? От M. M. Морозова. Более того, они подтверждаются и из английских источников. Так почему же автор/актер Шекспир ушел с таких богатых хлебов, как круг друзей-придворных, в театр вроде «Глобуса»? Может, его прогнали? Вроде бы нет – в 1609-м в свет вышли сонеты Шекспира, и их адресатом единодушно считается граф Саутгемптон. Значит, ссоры не было? Почему же связь оказалась как бы расторгнутой? M. M. Морозов твердо говорит – Шекспир хотел быть ближе к народу…

Странно, правда?

Глянем еще разок на поэму – первое опубликованное произведение Шекспира.

Она была подписана «Shake-Speare», «Потрясающий Копьем». M. M. Морозов говорит нам, что это все ерунда – Кристофер Марло, современник Шекспира, подписывался на дюжину разных ладов, правописание не устоялось. Он прав. Но вот о том, что псевдонимы того времени, как правило, писались через дефис, он нам не сообщает. Пойдем дальше? Первое полное Фолио сочинений Шекспира вышло в свет в 1623 году, лет через 7 после смерти актера-Шекспира, с потрясающей по силе эпитафией Бена Джонсона.

При этом при жизни Шекспира они не больно-то дружили, смерть поэта прошла не замеченной ровно никем – а вот Джонсону потом, после издания Фолио, заплатили очень даже хорошо, целую 1000 фунтов. Почему? Непонятно, неясно, загадочно и так далее…

Рукописей Шекспира нет. Вообще никаких. Есть пиратские издания, записанные стенографами, есть актерские копии с пометками режиссуры – и ни единого автографа. Почему?

Джонсон говорит что-то неясное о «… Высоких Покровителях…» – но не роняет ни единого словечка по поводу того, откуда он взял тексты, попавшие в Фолио, кто оплатил очень дорогое издание и так далее… Почему?

Ну, и так далее – таких недоуменных «почему» можно поставить добрую дюжину…

V

Самые большие сомнения вызывал единственный известный нам документ, если не написанный, так хоть подписанный Великим Бардом, – его завещание. Например, в завещании Шекспира расписано с подробностями, кому должна достаться его «… вторая по качеству кровать…». Друзьям отписана некая малая сумма на то, чтобы заказать себе кольца в память покойного.

Бен Джонсон в списке друзей не упомянут…

Завещание написано очень и очень хозяйственно – завещатель хочет и с того света контролировать свои деньги, и порядок наследования расписан чуть ли не до седьмого колена. При таком заботливом отношении к имуществу почему-то оказывается, что дочери Шекспира практически неграмотны – старшая с трудом, но попыталась расписаться, а младшая, Джуди, «… приложила знак…».

Подпись завещателя поставлена нетвердой, дрожащей рукой, к письму вроде бы непривычной. Каноническая теория объясняет это тем, что Шекспир был уже очень болен. Возможно…

О рукописях в завещании нет ни слова, хотя их издание принесло бы сумму, раз так в 5–6 большую, чем все движимое имущество завещателя. Почему они не упомянуты? Это утверждение легко проверить – изданное в 1623 году Фолио стоило по сотне фунтов за копию, а отпечатали их больше тысячи. Шекспир не подозревал, что его рукописи имеют коммерческую ценность?

В опись имущества не внесена ни единая книга – почему? Актер целиком полагался на память, на библиотеки своих друзей-аристократов, на рассказы моряков в пабе, куда он ходил? Неясно, непонятно, таинственно и так далее…

Больше всего людей, читавших завещание, задевала какая-то неприятная хозяйственность документа. Перед глазами представал мелкий собственник, эдакий куркуль-мироед. Где тот гордый дух, который создал «Гамлета» и «Короля Лира»? Зигмунд Фрейд говорил, что автор завещания и автор творений Шекспира не мог быть одним и тем же человеком – такое вот у него сложилось впечатление. Ну, впечатление – не документ, к делу не пришьешь…

Величайший политический ум Ренессанса, Никколо Макиавелли, замышлял на подкопленные было деньги завести у себя на ферме курятник и даже пытался торговать дровами. Его бессовестно надули, и тем дело и кончилось…

Так что понятно, что и гению надо есть и пить, и хозяйственные заботы должны быть ему не чужды. Это все, конечно же, было известно давно, и А. Аникст, человек в шекспироведении известный, пишет в очень теплых тонах следующее:

«… Читатель может посетовать: зачем мы занялись столь скучными прозаическими подробностями; не унижает ли это Шекспира? Но Шекспир жил не в облаках, а на земле. За короткий срок ему удалось заработать достаточно, чтобы обеспечить свою семью и помочь отцу. Читателям, которых подобные факты могут шокировать, мы напомним, что и другие великие люди не были безразличны к вопросу о материальном достатке…»

Дальше А. Аникст добавляет, что Шекспир охотно одалживал деньги своим землякам:

«… Ричард Куини, приезжавший по делам стратфордской корпорации в Лондон и остановившийся в гостинице «Колокол», отправил 25 октября 1598 года письмо, адрес которого был начертан так: «Моему дорогому и доброму другу и земляку мистеру Уильяму Шекспиру доставить это». Повторив еще раз эти эпитеты, Куини прямо приступил к делу:

«Любезный земляк, смело обращаюсь к вам, как к другу, прося помочь тридцатью фунтами стерлингов под поручительство мистера Бушеля и мое или мистера Миттона и мое. Мистер Росуэл еще не прибыл в Лондон, и я попал в особое затруднение. Вы мне окажете дружескую услугу и поможете расплатиться с долгами, которые я наделал в Лондоне…» Дальше следовали всякие подробности относительно гарантий, которые давал Куини, и просьба поторопиться…»