Тюремный романс

– Ума не хватит. – Антон сунул портфель под мышку и склонился над зажигалкой. – Помнишь тот разговор в кабинете? Ты меня до крови обидел, Марин. Все только начинается.

– А ведь это давление на суд, Струге. Вы совершаете должностное преступление.

– А кто об этом узнает? Да, я нарушаю закон. А в вашем случае я это делаю только для того, чтобы вы почувствовали, как выглядит правосудие на самом деле.

Марин улыбнулся одними уголками губ.

– Вам не понравилось, что я отправил за решетку вашего друга? Он преступник, Струге, и вы сами в шаге от этого. Остановитесь, я вас именем закона прошу. Как судья.

Антон Павлович почесал нос.

– Марин, пройдет всего каких-то пяток минут, и вы поймете, что зря стараетесь. Запомните: мы с вами сейчас одни. Нас никто никогда не услышит. Пользуясь этим случаем, я хочу сказать собственное о вас мнение. Вы жалкий приспешник, делающий карьеру на чужих проблемах. У вас нет ни совести, ни чести, ни флага. Если председатель областного суда даст вам очередное распоряжение «опустить» двадцатого, наверное, на вашем счету, судью, вы даже не испытаете угрызений совести. Вы мне омерзительны.

– Я обращусь в суд, – пообещал Марин. – И можете поверить мне на слово, что вам придется извиниться.

– Марин, ты не понял. Я сказал, что это только начало. Значит, я уверен в том, что со своим иском ты лишь усугубишь мнение о себе.

– Посмотрим, – усмехнулся Владимир Викторович.

– Смотри, – разрешил Струге и спустился с крыльца.

Доехав до дома, Марин перемотал пленку диктофона на начало и с удовольствием на дрожащих губах стал ждать начало записи. Время шло, а разговор не начинался. Марин заволновался, но от этого диктофон не стал работать громче. Спохватившись, Владимир Викторович стал крутить колесико звука на «максимум». Все, чего он добился, это еще более громкого шуршания пленки.

– Что за ерунда?..

Полчаса назад, распрощавшись с Мариным, Струге дошел до остановки, сунул руку в карман и отключил подавитель электромагнитных устройств «белым шумом». За последние пять лет постоянного ношения в карманах он затерся до такой степени, что сам стал белым.

Дома его ждали Саша с Рольфом и… Пащенко.

Вездесущий, никогда не отдыхающий Быков закончил «чистку» стоматологических клиник, и теперь на столе перед судьей и заместителем областного прокурора лежал список из двухсот сорока фамилий. Девять десятых этого числа были вычеркнуты рукой Быкова с его же пояснениями. В первую группу исключенных из тех, кто за последние полгода производил протезирование зубов с использованием драгоценных металлов, вошли женщины. Их оказалось больше всего. Семьдесят шесть. Пусть изменил, пусть в постели с бабой застукала, но не могла… Не могла евоная баба, теряя зубы, волочь его по песку с привязанной к ноге кроватью, чтобы затопить!..

Вторую группу Быков решил исключить на том основании, что ветераны Великой Отечественной войны вряд ли станут заниматься уничтожением милицейских «подсосков» с последующим утоплением их в реке Терновке.

Третья категория оказалась самой малочисленной. Всего пять фамилий. Мэр Тернова, заместитель Судебного департамента Страхов, начальник ГУВД, член Союза писателей России Заякин и руководитель Сибирского отделения «Яблока» Подвышников…

– Быков алиби проверил? – съязвил Струге.

Милиционеров, таможенников, фээсбешников и налоговых инспекторов оказалось восемь.

Пощадил подчиненный Пащенко и чемпиона мира по спортивной гимнастике Польникова.

– Он на сборах в Вологде был, – предупреждая очередной интерес Антона, подтвердил Вадим.

Оставалось восемнадцать.

– Пятеро из этих золотозубых судимы, – подвинув лист так, чтобы на виду оставались лишь эти восемнадцать фамилий, продолжил просветлять ситуацию зампрокурора. – Остальные пред законом чисты. На отработку уйдет не менее недели. Какие будут предложения?

Антон Павлович тяжело вздохнул и стал рисовать на бумаге рожицы. Пащенко мог ошибиться со сроком установки протеза. Это подтвердила и экспертиза. «От года до двух месяцев» – если бы знать, что эксперт именно так определит возраст имеющейся части протеза, то этих результатов можно было бы и не дожидаться.

– А что вы хотите? – удивился тот в ответ на возмущение Быкова. – Этот фиксатый может быть как диетчиком, так и обжорой! Он может быть нервным и иметь привычку скрипеть во сне зубами, а может оказаться меланхоликом, открывающим рот раз в день, когда просит продать ему молока.

Все правильно. Пащенко любит мясо, а этот растяпа, теряющий на ходу зубы, может оказаться поклонником манной каши. Но это полбеды. Зуб на песке мог оставить любой из отдыхающих, в приступе голода укусивший шампур.

При любых других обстоятельствах этот принцип поиска возможного преступника, дающий конец нити, ведущей к разгадке ареста Пермякова, можно было забыть. В лучшем случае – оставить на потом. Когда будут отработаны все версии, включая межгалактическое вмешательство. Но сейчас обстоятельства складывались так, что обломок золотого моста, хранящийся в вещдоках Быкова, был единственным пунктом, от которого приходилось «плясать». Единственным, потому что арест Пермякова явно не укладывался в рамки борьбы с «оборотнями в погонах». Во всяком случае, в ладоши по этому поводу еще никто не хлопал.

Струге скользил по списку беспомощным взглядом и с тоской думал о том, как плохо сейчас Пермякову. Естественно, с ним обращаются так, как он того не заслуживает. «Зеленорубашечникам» совершенно наплевать, кто сидит во вверенных им помещениях. Раз сидит, значит, все правильно. Вспомнив характер Пермякова, Антон был почти уверен в том, что Александру уже перепало. Представив, как это могло выглядеть, Струге понял, что рука, лежащая на списке, начинает дрожать в бессильной ярости. Пермяков там, а они – двое здоровых, умных мужиков, друзья – не в силах сделать ничего, что приблизило бы его свободу.

Водя взглядом по бумаге с комментариями Быкова, судья вдруг замер и напрягся.

– Что? – Мгновенная «стойка» Антона не ускользнула от внимания Пащенко.

– Назови еще раз фамилии милиционеров, задержавших Кускова в универмаге.

– Гонов и этот… Как его… Тьфу ты, черт!

Струге ждал, и Вадим понял, что подсказки не дождется. Он напрягал память, хотя совершенно не понимал, зачем судье это нужно.

– Зелинский, – наконец-то бросил он. – Точно – Зелинский. Сержант милиции Александр Сергеевич Зелинский.

Струге рывком придвинул к нему лист и ткнул в список пальцем. Под его ногтем значилось: «Зелинский А.С., 2-я стомат. п-ка, 30.04.2003 г.».

– И ты в это веришь? – растерялся Пащенко.

– А ты веришь в то, что Пермяков вымогал дом?

Рольф с унынием в стоне и тоской во взгляде смотрел на то, как Великий Хозяин собирается у порога, но, по всей видимости, брать его с собой опять не собирается.

– Ты хоть пса возьми с собой! – в сердцах воскликнула Саша. – Все равно в нормальных людских местах не показываетесь! Возьми, иначе он мне всю душу вымотает!