Тюрьма особого назначения

— Эти... люди, что находятся здесь, они работают?

— Конечно. Некоторые, правда, отказываются это делать. Но на сей счет у нас есть утвержденная департаментом мест заключения инструкция, которая разрешает использовать особые методы убеждения.

— Какие же? Избиение? Принудительная голодовка? Или, может быть, карцер с водой?

— Всякие, отец Павел, всякие! — хмыкнул Карпов. — Все зависит от конкретного случая. Разные люди, разные методы. Главное, чтобы результат был...

— И в чем заключается работа, выполняемая заключенными?

— Вот мы и пришли, — проигнорировав мой последний вопрос, произнес полковник.

Мы приблизились к концу коридора. За очередной железной решеткой находилась выкрашенная в зеленый цвет дверь, с большим «глазком» посередине.

— Здесь начинается тюремный блок, — сообщил, нажимая на кнопку пульта, полковник. — Всего их два. Второй находится этажом выше. Там сидят наиболее смирные. А те, что здесь, — от них можно в любой момент ждать сюрпризов!

Мы прошли решетку. Тут же щелкнул замок в зеленой двери, и она распахнулась. В проеме стоял здоровенный охранник.

— Как сто двадцать первый, Дима? — поинтересовался, не глядя на охранника, Карпов.

— Доктор все еще у него, товарищ полковник, — сообщил парень, захлопнув за мной дверь.

Охранник присоединился к нам, разглядывая меня с неприкрытым любопытством. Не каждый день на Каменном появляется человек в рясе священника.

Несколько впереди, возле одной из железных дверей, стоял еще один «кедровец», высокий светловолосый громила с лицом профессионального киллера. Он тоже посмотрел на меня с удивлением. Полковник остановился и сразу же посмотрел на меня.

— Честно сказать, отец Павел, я не знаю, как должна проходить встреча сексуального маньяка со священником. Здесь ваша вотчина. И хотя в отличие от многих других заключенных этот — совершенно безобидный в плане возможной агрессии, но я все-таки рекомендовал бы вам взять одного из ребят. Так, на всякий случай.

— Спасибо, полковник, но в таком случае встреча становится бесполезной.

Что же касается агрессивности, то можете за меня не беспокоиться. Господь не допустит, чтобы кто-либо из этих людей поднял руку на священника. — Я перекрестился. — Но, конечно, пусть кто-нибудь из охраны будет неподалеку.

— Дело ваше, отец Павел, — пожал плечами Карпов. — Формально я не несу за вас ответственности. У нас, как известно, церковь от государства отделена.

Поступайте, как считаете нужным. Охрана будет рядом. Там, в камере, возле двери, есть звонок. Нажмите его, в случае чего. Саша, открывай! — Полковник кивнул парню, и тот, шагнув к стальной двери, повернул ручку двери один раз вправо, один влево и еще дважды вправо. Дверь камеры номер сто двадцать один медленно открылась, и я вошел внутрь.

Прислонившись спиной к стене, на стоящей в углу камеры кровати полусидел-полулежал необычайно худой человек. Он был одет в серо-черную полосатую робу. Его волосы были похожи на паклю, лицо выглядело совершенно безжизненным из-за кожи цвета пергамента. Глаза, отрешенно смотрящие куда-то перед собой, в одну точку, были почти бесцветными. Плотно сжатые, прокусанные до крови синюшные губы медленно подрагивали. Заключенный сидел на съехавшем набок матраце, обнажавшем металлический лежак кровати, и тихо поскуливал. Левый рукав его полосатой робы был закатан, а на его желтоватой руке белым пятном выделялась только что наложенная тугая повязка. На каменном полу лежали стянутые с постели одеяло и подушка, перепачканные кровью.

Рядом с кроватью, спиной ко мне, стоял невысокий коренастый человек и укладывал в чемоданчик медицинский жгут и пузырьки. Он был одет в короткий белый халат явно не первой свежести. Услышав щелчок открывшегося замка, человек обернулся и посмотрел на стоящих по ту сторону дверного проема людей. Движением указательного пальца он сдвинул на кончик носа очки и обратился к полковнику Карпову, все еще стоящему в дверях камеры.

— С ним все в порядке, — мгновенно переведя взгляд на меня и как-то довольно хамовато улыбнувшись, доктор пробормотал, не переставая ковыряться в чемоданчике:

— А вы и есть тот самый священник, которого прислали для наших изуверов и потрошителей? Ну что ж, добро пожаловать на Каменный. Здесь весьма веселенькое местечко, уверяю вас... Кстати, меня зовут Семен Аронович.

— Отец Павел. — Я подошел ближе к кровати. — Что с ним?

Глаза заключенного пришли в движение и замерли, остановившись на висящем у меня на груди серебряном кресте. Лицо его неожиданно приобрело осмысленное выражение, он даже попытался приподняться на локтях, но, видимо, был настолько слаб, что в конце концов остался лежать в прежней позе, прислонившись плечами к холодной каменной стене.

— Пятая попытка самоубийства за год, — спокойно, словно речь шла о погоде, сообщил доктор, ростом не достигающий мне и плеча. — И зачем только его помиловали, а? Уж лучше бы расстреляли или отправили на урановые рудники... — Закрыв чемоданчик, доктор встретился со мной взглядом и усмехнулся. — Может, вам повезет, и этот маньяк наконец-то перестанет меня дергать в самые неподходящие моменты.

Подмигнув мне на прощание, маленький доктор взял свой чемоданчик и направился к двери, оставляя меня один на один с полуживым человеком в полосатой робе, который все еще продолжал, не мигая, смотреть на мой крест.

— Вы запомнили, отец Павел? — донесся до меня голос полковника Карпова.

— Если что — нажмите на кнопку. Когда закончите, Саша проводит вас в мой кабинет.

В дверном проеме снова появилась физиономия невозмутимого охранника, вслед за чем тяжелая стальная дверь захлопнулась.

Глава 6

— Вы... действительно... священник?

— Что? — Я не ожидал, что человек, завороженно смотрящий на мой крест, так быстро «оттает». Он зашевелился.

— Я спрашиваю — вы настоящий священник или один из них, специально переодетый?

— Я самый настоящий священник. Меня зовут отец Павел. Еще позавчера я крестил новорожденных детей в храме Святой Троицы в Санкт-Петербурге.

— Да?! Тогда, если вы настоящий, то скажите мне, что говорится в Евангелии от Матфея, стих шестой, псалом пятнадцатый?

Я заметил, с какой неприкрытой надеждой смотрит на меня этот дрожащий то ли от холода, вызванного большой потерей крови, то ли от страха обмануться в своих надеждах, изможденный и уставший человек.