У алтаря любви

Вериг кивнул.

– Каково наказание за соучастие и содействие этим встречам?

– Не хочу сейчас говорить об этом, – мрачно произнесла Ларвия. – Но кое-что добавлю.

Вериг взглянул на нее.

– Центуриона зовут Деметр.

Лицо Верига осталось непроницаемым.

– Уверена, ты помнишь его. Он хотел пронзить тебя мечом, когда увидел здесь на приеме в честь Ливии, – сухо констатировала Ларвия.

– Я всегда помню об условиях контракта о моем освобождении, – спокойно ответил Вериг. – Сделаю все, что скажете.

– Прекрасно. Деметр придет сюда в следующий базарный день. Сообщу, когда он появится в доме.

Вериг поднялся.

– И вот еще что, – сказала Ларвия.

Вериг остановился.

– Нестор жалуется, что ты постоянно споришь с ним. Вижу, что он стар и привык все делать по-своему. Пожалуйста, делай все так, как он говорит, – у меня нет времени каждый раз, когда получается не так, как ему хочется, приглаживать его растрепанные перья.

Вериг склонил голову.

– На этом все.

Вериг покинул комнату.

* * *

Когда Марк вернулся в казармы, его ждал Лисандр, раб, прикрепленный к его когорте.

– Пока ты отсутствовал, на твое имя пришло послание, – Лисандр с серьезным видом вручил ему туго скрученный свиток пергамента. На пергаменте была печать Римской республики «СНР», что означало «сенат и народ Рима». Марк заметил, что надпись на печати увенчивалась пучком прутьев, символизирующих единство римского народа, и изображался также топор, который разрешалось включать в герб только диктатору.

Послание прислал Цезарь.

Лисандр, также прекрасно разбиравшийся в гербах, внимательно следил за лицом центуриона.

– Кто его принес? – поинтересовался Марк.

– Тиберий Юний Германик, – сообщил Лисандр. Марк задумался: Германик, главный фехтовальщик первой когорты и, соответственно, один из самых доверенных лиц Цезаря.

Должно быть, произошло что-то важное.

– Можешь идти, – приказал Марк рабу.

Когда Лисандр ушел, Марк огляделся вокруг, убедился, что он один, и, удалив печать, развернул пергамент.

Цезарь, как всегда, был краток и сообщал только о сути дела. «Приходи в полночь в южное караульное помещение, – гласило послание, – постарайся, чтобы тебя никто не увидел». И все.

Марк выглянул наружу посмотреть на ночное небо – по положению Полярной звезды понял, что полночь не так далеко. Тот факт, что послание принес Тиберий и через Лисадра передал ему, говорил о том, что все трое являлись доверенными людьми диктатора и Цезарь не хотел, чтобы об этом кто-то узнал.

Покинув казармы, центурион прошел мимо спальных корпусов со спавшими солдатами, и вышел на Марсово поле.

Пересекая площадку для стрельбы из лука, почувствовал, как его ноги, обутые в сандалии, погружались в топкую землю: вокруг маячили круглые мишени, словно призраки. Услышав чьи-то голоса, спрятался за кучей чучел – парусиновых мешков в виде конечностей, набитых соломой, используемых для обучения греческой борьбе. Подождав, пока голоса стихнут, продолжил путь.

Римляне вставали вместе с восходом солнца и спать ложились рано, поэтому на его пути не встречался никто, кроме солдат, стоявших на часах. В караульном помещении света не было видно, и он заколебался, не ошибся ли; может, в приказе называлась следующая ночь? Затем из темноты возникла фигура и подала ему знак следовать за ней.

– Мы ждали тебя, – сообщил Тиберий, открывая дверь в небольшую, плохо оштукатуренную комнату, в которой уже находились с десяток человек, столпившихся вокруг медника, стоявшего на полу, и своими телами загородившими свет, чтобы снаружи казалось, будто в караульном помещении никого нет.

Марк присоединился к собравшимся, присел на корточки рядом с Тиберием и кивнул остальным, чьи лица освещались отблесками огня: Марк Антоний, племянник Цезаря Октавиан, Лепид, Артемидор и остальные, которых Марк знал, как самых верных друзей и советников Цезаря. Диктатор встал и обратился к ним, все присутствующие вглядывались в него.

– Я собрал вас всех, потому что сегодняшние события в сенате убедили меня, что враги не успокоились, а продолжают свое дело, – устало сообщил Цезарь.

Все ждали. То, что он сообщил, не являлось новостью.

– Вы, наверное, помните, что во время праздника Луперкалии, когда мне вручили пожизненный пост диктатора, я сидел на ростре, [24] и в это время на форум вбежали луперки, среди которых находился и Антоний, юлианский жрец. Он попытался возложить на мою голову царскую корону, которую я отверг, сказав: «Только Юпитер может быть царем Рима». А затем приказал отнести корону на Капитолий. Тогда же посчитал, что этим рассеял существовавшее мнение о моем стремлении добавить к присужденным титулам еще и царскую корону.

24

Ростра – в древнем Риме ораторская трибуна.

Несколько человек переглянулись, а Антоний невольно заерзал. Цезарь уже правил всей страной, но большинство присутствующих знали, что римляне ненавидят идею верховного правителя, воплощенную в царской короне, как противоречащую духу республики и идеалу, который они лелеяли, даже если во время правления Цезаря действительность далеко не соответствовала ему. Лозунг – «первый среди равных» – более соответствовал взглядам римлян, чем понятие о монархии, которое означало, что монарх стоит над всем народом.

Во время праздника Луперкалии Антоний поторопился и совершил стратегическую ошибку. Народ любил Цезаря, но не был готов принять царя. Враги Цезаря преднамеренно способствовали распространению слухов, что он стремится стать царем, чтобы получить более покорных подданных.

– Сегодня утром, – продолжал Цезарь мрачным тоном, – Луций Котта заявил в сенате, что в Сивиллиных [25] книгах записано, что Парфия может быть завоевана только царем, и, следовательно, мне следует немедленно присудить титул царя.

25

Сивиллы – легендарные прорицательницы.

Среди присутствующих раздался ропот.

– Луций Котта – выживший из ума старик, никто не станет его слушать.

– Должно быть, кто-то специально подговорил Котту, – предположил мрачно Тиберий. – Может быть, Каска.

– Наоборот, думаю, Котта был искренен, а его сообщение вызвало бурную дискуссию, – заявил Цезарь. – Он жрец Юпитера. Его интерпретация слов оракула привлекает внимание народа, многие, уверяю вас, слышали об этих предсказаниях.

Установилась мрачная тишина.

– Мое мнение таково, – продолжил Цезарь. – Если мне остаться в Риме до мая, когда армия может выступить на Парфию, Каска и его сторонники получат еще два лишних месяца, в течение которых станут настраивать против меня народ. Мое предложение: с передовыми отрядами мне покинуть Рим восемнадцатого марта, и все разговоры постепенно стихнут. Отрицательный момент состоит в том, что армия останется без меня, поскольку она в марте не будет готова выступить в полном составе – весеннее половодье не закончится, земля будет слишком сырой для маршей. Что вы мне посоветуете?