У черноморских твердынь
Шрифт:
Завел моряков в рощицу и рассказываю вкратце, какое у нас тут положение. Даю кое–какие практические советы на первый случай и ставлю командиру батальона боевую задачу. Чувствуется, что майор Шейкин не слишком уверен в своих бойцах, и по–человечески его можно понять: не просто вести в атаку людей, которых ты сегодня или вчера в первый раз увидел. Но дать ему время на знакомство с подчиненными я сейчас не могу.
И вот моряки, сложив на исходном рубеже свои матрасы, с ходу атакуют врага. Немцы встретили их бешеным огнем, но моряки идут вперед, идут совершенно бесстрашно. И немцы вдруг приходят в замешательство,
Результаты атаки превзошли все мои ожидания. Прорвавшийся фашистский батальон практически был уничтожен. На поле боя осталось больше 300 убитых гитлеровцев. Моряки захватили 11 станковых и 7 ручных пулеметов, 2 миномета, 300 винтовок, взяли пленных.
Преследуя остатки разбитого батальона, краснофлотцы дошли до прежнего нашего переднего края и закрепились там. Кто-то из них подтащил оставленные перед атакой матрасы. Пристраивая их в землянках и траншеях, эти отчаянные парни балагурили: «Вот теперь можно переходить и к обороне». Но успех не был легким— они недосчитались многих своих товарищей.
Немцы долго пытались выбить моряков с достигнутого рубежа и артиллерией, и бомбежками, а на следующее утро предприняли новую атаку. Был момент, когда краснофлотский батальон чуть не откатился. Но комбат Шейкин и комиссар Шмидт опять вышли вперед и увлекли моряков в рукопашный бой. На помощь им пришли соседи из 3–го морского полка. И враг был остановлен.
Рубеж, которым овладел морской батальон Касьяна Шейнина в трудные декабрьские дни, оставался в наших руках вплоть до июньского штурма.
Дни 22–23 декабря были критическими — решалась судьба Севастополя.
С Большой земли прибывали крупные подкрепления— 79–я бригада, 345–я стрелковая дивизия. Они шли в бой прямо с причалов при поддержке артиллерийского огня высадивших их кораблей. Но положение было настолько напряженным, враг так оголтело рвался к Северной бухте, что эти свежие войска, сумевшие потом отбросить немцев назад, могли и не успеть высадиться.
22 декабря на участке слева от нас положение спасли артиллеристы 265–го («богдановского») полка. Оказавшись без пехотного прикрытия, лицом к лицу с ринувшейся напролом массой гитлеровцев, артиллеристы открыли по ним огонь прямой наводкой с дистанции 300–400 метров. Стойкость дивизиона богдановцев, который задержал врага на Мекензиевых Горах, обеспечила спокойную высадку подкрепления.
— Продержитесь еще два–три дня? — спрашивал меня по телефону Иван Ефимович Петров. — Потом уже будет легче.
— Продержимся, — отвечал я. — Лишь бы держался сосед слева.
К 25 декабря у нас оставалось в ротах по 60–70 бойцов. Но отборная немецкая дивизия — 24–я пехотная (в ней вместо рядовых были ефрейторы) понесла, как свидетельствовали пленные, гораздо большие потери. Она так и не смогла выбить нас с главного оборонительного рубежа.
В последние дни декабрьского штурма, продолжавшегося на других участках до 1 января, противник уже не предпринимал серьезных попыток прорвать оборону чапаевцев.
Как и другие войска третьего и четвертого секторов, 25–я дивизия нуждалась в пополнении личным составом и вооружением. Люди, оставшиеся в строю, были крайне измотаны. Но об отводе дивизии на отдых не могло быть
речи, и все это понимали.Когда на фронте потише
В январе в Чапаевскую дивизию вернулся наконец 31–й Пугачевский имени Фурманова стрелковый полк, который временно был в другом соединении. Пугачевцы сосредоточились в лесу за кордоном Мекензи, готовясь сменить на передовой перекопцев. Но прежде чем включать полк в оборону, хотелось получше познакомиться с его состоянием, потолковать с людьми.
За день, который я отвел на это, успел поговорить с командирами всех батальонов, рот и взводов, со многими бойцами. Пугачевцы тоже участвовали в декабрьских боях и не посрамили славы Чапаевской дивизии, а теперь радовались, что снова будут сражаться вместе с другими ее полками.
В одном из подразделений мы с командиром полка полковником К. М. Мухамедяровым подошли к группе бойцов, присевших вокруг пулемета. Они так увлеченно слушали немолодого красноармейца, что не заметили нашего приближения. Мы остановились в сторонке и прислушались.
— Так тяжело было, что никто и не чаял живым остаться, — рассказывал пожилой боец. — Прет, проклятый, прямо сил нет держаться. Пулеметов у него тьма, а у нас известно — трехлинейка да штык. Не то что сейчас—и автоматы, и пулеметы, и гранаты… Кое-кто уж начал назад посматривать. И вот невесть откуда несутся к нам на всем галопе всадники. Прискакали, спешились— и в цепь. «Чапай! Чапай!» — пронеслось по цепи. «Вперед!» — закричал кто-то на правом фланге. Цепь разом поднялась и двинулась на врага. И дрогнул враг, побежал…
— Так прямо с коня и в цепь? И в атаку с вами? — не то изумленно, не то недоверчиво спросил стоявший рядом красноармеец. Другие зашикали на него — не мешай, мол, рассказчику. А тот продолжал:
— Так и ворвались мы на плечах колчаковцев на хутор. Ох и каша была! Спаслись только те из беляков, кто на конях был, — ускакали… Собрал нас после Чапай и речь держит. Постыдил сперва за начальную робость. Но и похвалил за то, как дальше дрались. «Герои, — говорит, — орлы, верно действовали, смело, быстро. Всегда так надо!»
У меня за спиной кто-то громко кашлянул. Боец, рассказывавший о Чапаеве, оглянулся и, заметив нас, замолчал.
— Старый чапаевец к нам прибыл, товарищ генерал, — объяснил какой-то бойкий красноармеец, — да не один прибыл, а с сыном!
— Раз так, давайте познакомимся, — подошел я к ветерану.
— Рядовой Василий Иванович Ямщиков, — представился он, с достоинством пожимая мне руку. — В гражданскую воевал тоже в Чапаевской. Пулеметчик по специальности. А вообще-то председатель колхоза. Да вот не выдержал, на фронт попросился. И сына прихватил с собой. Восемнадцатый уж год парню, уговорил военкома…
Рядом с Василием Ивановичем стоял парнишка, удивительно похожий на отца. Такой же высокий, покатый лоб, крупный нос, резко очерченный волевой подбородок. И тот же упрямый взгляд узких карих глаз.
— Николаем зовут, — молвил отец. — А делу обучу его быстро. Один–другой бой, и настоящим пулеметчиком станет.
— Это-то верно, товарищ Ямщиков, — сказал я старому чапаевцу, — бой многому может научить. Но и до боя не надо терять времени. Учите сына, пока у нас передышка!
Вечером пугачевцы начали принимать участок Перекопского полка.