У Черных рыцарей
Шрифт:
— «А знаешь, что ты натворил своим выходом в эфир?»
— «Догадываюсь. И очень жалею, что запеленговали. Теперь будет труднее…»
— «Передатчик там же, где был?»
— «Нет! Что же я буду носиться с ним, как дурак с писаной торбой».
— «Мне кажется, тебя не оставят при школе. А раз ты поедешь в Киев, нет необходимости использовать передатчик. Проинформируешь из первых рук».
— «Открыл Америку!»
— «А если тебя всё же оставят при школе?»
— «Информацию о засылке большой группы диверсантов я передам, даже если мне придётся одной рукой отстреливаться, а другой
— «В таком случае у тебя будут ещё и две мои руки».
— «Не бывать этому, Гриша! Иметь своего человека в таком логове и потерять возможность следить за шайкой…»
«Ну нет! Сложим наши головы, но предупредим о двадцати четырех диверсантах. Это тебе не коробочка с ваксой! Кстати, почему ты меня не предупредил, что выходишь в эфир?»
— «Обстановка была слишком удобна, а ваша милость в это время была у цыганочки. Ты знаешь, Гриша, отныне я стану именовать тебя „цыганским бароном“. Добро?»
— «Ко всем чертям!»
На этом переписка оборвалась. Зазвонил телефон.
— Вам письмо, — сказал Нунке, протягивая маленький с рисунком конверт.
«Бежала!» — промелькнула в голове мысль. По лицу невольно расплылась счастливая улыбка. Но Фред тотчас овладел собой. По мере чтения письма лицо его мрачнело…
— Дело не в том, что она уехала неожиданно.
Фред молчал. Мобилизовав все свои актёрские данные, он разыгрывал оскорблённого влюблённого, хотя ему до боли в ладонях хотелось дать Думбрайту пощёчину. Тот, даже не спросив разрешения, взял письмо Агнессы и внимательно прочитал.
— Вы знали, что она уезжает в Рим?
— Я знал, что это ей разрешили, но уехать она должна была через неделю.
— А уехала сегодня ночью! Мадридский филиал только что известил, что все деньги она перевела в римский частный банк, — в сердцах сообщил Думбрайт, швырнув письмо на стол.
Как и полагалось влюблённому, хотя и обиженному, Фред спрятал листок в карман.
— Что вы думаете об этой выходке с банком?
— Узнаю, как бы это сказать, почерк падре Антонио.
— Вот что, Фред! У нас нет времени на обсуждение. Мы потеряли кругленькую сумму, которой хватило бы не на один год существования школы. Мы можем потерять и вывеску, такую нужную и удобную. Вы — невесту и приданое. Напоминаю — солидное, так тысяч около ста долларов, если считать и наследство Менендоса. — Назвав сумму, босс внимательно поглядел на Шульца.
На лице того отразились и радость и тревога. Фред отлично знал, что от наследства Менендоса остались лишь рожки да ножки, и в душе потешался над неуклюжими уловками босса.
— И все это можете вернуть только вы!
— Как?
— Немедленно, не позднее завтрашнего дня, вылететь в Рим, разыскать Агнессу и вернуться с ней сюда!
— Согласен, Фред? — улыбаясь, спросил Нунке.
— Согласен! — радость в голосе Шульца на сей раз была неподдельной.
— Вместе с вами полетит Вайс. Его задание — в случае необходимости ликвидировать падре Антонио.
«И наблюдать за мной», — мысленно прибавил Фред.
— Собирайтесь: позаботьтесь о гардеробе, возьмите побольше денег. Распоряжения на этот счёт даны. Самое лучшее, если ваше обратное путешествие с Агнессой станет свадебным, — Думбрайт говорил
о браке Фреда с Агнессой, как о деле окончательно решённом.Шульц повернулся, собираясь идти, но вдруг вспомнил:
— А задания, которые я должен был выполнить? Передать Домантовичу?
— Домантович повредил ногу, прыгая вчера с парашютом. Он пролежит долго, — сказал Нунке.
— О каких заданиях идёт речь? — поинтересовался Думбрайт.
— Проверить знание фамилий местных руководителей и обстановки у пяти слушателей группы «А», пояснил Шульц.
— Это Домантович может сделать и лёжа в постели. Скажите ему, кого именно он должен проэкзаменовать, и пусть сообщит собственное мнение о каждом, — решил босс.
— До свидания!
— Счастливого пути! Помните: в вашем распоряжении три дня. Информируйте Вайса каждое утро, а он обеспечит связь с нами. У вас и без того будет достаточно хлопот.
Прямо из кабинета Нунке Фред поспешил к Домантовичу.
Тот лежал в кровати, взгромоздив правую ногу на большую подушку.
— Понимаете, Шульц, маленький камешек — и вот…
— Надо больше тренироваться, опираться на носки…
— Вы пришли в качестве инструктора парашютного спорта?
— Я пришёл не как инструктор, а по делу…
Григорий заговорил о тех пятерых, которых должен проэкзаменовать Домантович. А в это же время шла живейшая переписка:
— «Вылетаю в Рим, вернуть Агнессу, которая убежала. Информацию оттуда передам».
— «Счастливый! Дураком будешь, если вернёшься сюда. Так и передай от меня полковнику Титову».
— «Это решит он».
— «Категорически требую передать ему, что я справлюсь один».
— «Прощай, Мишка! Помни адрес старого цыгана».
— «Ещё бы!»
— «Береги себя, дружище! За это время ты стал мне роднее брата».
На последнюю фразу Домантович не ответил. Он притянул Григория эа руку к себе и крепко поцеловал.
Григорий рывком поднялся, хотел уйти, но, что-то вспомнив, вытащил новый листок бумаги и написал:
— «Что передать твоим?»
— «Адрес у Титова. Если удастся, поезжай к маме, она в Минске. Расскажи, что можно…»
Первый листочек прожевал Григорий.
Второй — Михаил.
Очевидно, глотать бумагу было неприятно и трудно. У обоих на глаза навернулись слезы.
НАД МОРЕМ
Как только самолёт оторвался от земли, Григорий в изнеможении прислонился к спинке кресла и закрыл глаза. Тяжёлая усталость словно вдавила его в сиденье. Так наваливаются на пилота перегрузки при смене траектории полёта на больших скоростях. Эта аналогия промелькнула и исчезла, ибо усталость уже сковала мозг.
Не думать! Ни о чём не думать! Сейчас можно не думать!
Григорий так и не понял, был это сон или короткое забытьё, исцеляющее не продолжительностью времени, а самой своей глубиной. Но вернулся он в действительность, словно омытый в семи купелях.
Самолёт набирал высоту. Ослепительно белые облака проплывали над крылом. По временам они утончались, становились совсем прозрачными, потом вновь громоздились, создавая фантастически-сказочные пейзажи, словно возникавшие из хаоса первозданности.