У Червленого яра

Миронег не стал спорить. А почему бы и не Глеб, в самом деле, весь год бывшего князя ждали под Рязанью, а он так и не пришел. Изматывал ложными слухами, а когда уж все успокоились, дождался, когда половецкие кони окрепнут на сочной майской травке, и двинул, снова отбирать заветный стол.

— К стольной подались, — шепнул Миронег.

— Они Онузу разграбят, — с ужасом проговорила Марфа.

— Не до Онузы им сейчас, силы тратить не станут, сразу к Рязани пойдут. Вынырнут, откуда и не ждут. Хитро придумано.

— Ингварь выстоит?

— Да, — с твердой уверенностью произнес Миронег, — селенья окрестные жаль, а Рязань отобьется.

— Зачем же тогда? Зачем?! — с отчаяньем выдохнула Марфа.

— Упрямый волк, пока есть зубы, кусать станет.

Дощаник проскочил мимо лагеря, костры остались за спиной, а Марфа все оглядывалась и оглядывалась. Мрачная фигура на холме не давала ей покоя.

Глава XXXIX. Возвращение

Миронег постоял на могилке Лещихи. Зима была долгой, суровой, старуха расхворалась, но крепилась, не жаловалась. Весну дождалась, встретила, на солнышке обогрелась, думали — полегчает, но стало лишь хуже, пролежала седмицу и преставилась.

— Уж такая была чуткая, — вздохнула Купава, встав у плеча Миронега. — И тут, вишь, терпела, чтоб Третьяку в мерзлой земле не долбиться, дождалась как оттает, сердешная. Тебя поминала перед смертью, тревожилась. Хоть бы весточку прислал, — с упреком покачала тетка головой, — чай, не чужие.

— Закрутился, уж не гневайтесь, — повинился Миронег.

— Жену и детей у нас оставь, пока не обустроишься, — предложила названная тетка, — там все пусто, больно некоторые до чужого добра охочие. Куда ж в лес с малой, пусть тут, под крышей побудут.

— Я бы рад, да Марфа не захочет, домой рвется, — улыбнулся Миронег.

— Ты муж али кто, брови в кучу собрал да приказал, — усмехнулась тетка, хитро прищуривая очи.

— Ежели чего, и у Радяты на дворе перетерпим. Там, не слыхала, все ли ладно?

— А кто ж их знает, — отвела Купава взгляд, — они к нам редко нос кажут. Ну, пойдем. Пирогов напекла, побалую вас, отощали с дороги.

Они зашагали по узкой тропе от погоста к частоколу верви.

— Говори уж, чего знаешь, чего ж темнить. Все равно прознаю, — решил Миронег сразу развеять туман недомолвок.

— Дурно они с тобой поступили, зла я на них, виданное ли дело от чужой беды наживаться.

— Усадьбу растащили? — снисходительно ухмыльнулся Миронег. — Так чего ж добру пропадать, я ж мог и не вернуться.

— Вот как не вернулся бы, так и тащили бы. А тут и след ваш не простыл, послала Третьяка коз перегнать, да что поценнее припрятать, а там уж и брать нечего. Все вынесли, и борти, аспиды, прихватили, и из избы все выгребли. Разве то хорошо, чай, ты за столько лет не чужой им был?

— Так, может, то не наши были, — пожал плечами Миронег.

— Да как же, не наши, коли у них все добро. И Радята твой брал, и прочие. Так-то за добро отплатили.

— Пустое все, — многое пережив, равнодушно отозвался Миронег, — увидят, что возвернулся, так, может, что и назад вернут.

— Вернут они, как же, — фыркнула Купава. — Оставайтесь тут, у нас. Чего тебе туда возвращаться, в пустые стены.

— Изба-то цела? — всколыхнулась надежда.

— Была цела, но уж давненько туда не хаживали. Сплавай, погляди и возвращайся, Мироша. Места у меня много, всем хватит. А в верви Малой разлад идет, так давеча на торгу сказывали. Борята старый помер, а на его двор Кряжко с семейством въехал и вдову его себе взял. И серебро у того Кряжко невесть откуда взялось, теперь кичится, на Радяту прет, в старейшины метит. Вервь бушует. Хорошего не жди. Попомни мои слова, добром то не кончится.

— Серебро-то откуда, как раз мне ведомо, — задумчиво произнес Миронег.

— Твое нашел? — по-своему поняла тетка. — Вот уж руки загребущие.

«Выходит, или Борята с Нежкой или Кряж меня выдали. От того и на след наш Глебовы псы вышли бойко, да подобраться при дружине вороножской не сумели».

— Поглядим что да как, — вслух произнес Миронег. — Зимовать, коли чего, примешь?

— Чего спрашивать, зову же.

Лодка приближалась к ставшим родными местам. Сердце невольно замирало, а потом кидалось отсчитывать бодрые удары. Солнце высоко стояло над головой, но не жарило, скорее ласкало, гладило по уставшим головушкам.

— Зря у тетки Купавы не остались, — окинул свое притихшее семейство Миронег. — Ведь в лесную чащу плывем, необустроенную.

— Мы с тобой, — отозвалась Марфа и Якимка тоже согласно закивал.

Даже Еленушка выдала зубастую улыбку.

— Ну, чего ж с вами делать-то, — подмигнул Миронег.

В душе ему было приятно, что Марфа желала плыть до конца.

На окоеме показалась изгородь Малой верви. «Поглядим, как примут».

Сторожа лодку приметили издалека, когда дощаник поравнялся с вервью, на берегу уже стояла почти вся община. Но вот прием был далеко не радушным.

— Здравы будьте, люди добрые, — поприветствовал собравшихся Миронег.

— Уж не серчай, бортник, а мы тя извергли, — громко произнес Кряж, надменно скрестив руки на груди и показывая, что он теперь не последний человек в верви.

— Это за какие прегрешения? — с легкой насмешкой произнес Миронег, упирая весло в дно, чтобы лодку не сносило.

— Баба твоя княжну Пронскую сгубила, нам дикую виру за нее не потянуть. Больно дорого обойдется.

— Я никого не убивала! — возмущенно выкрикнула Марфа, вскакивая, но Миронег показал ей ничего не говорить, и она замолчала, присаживаясь обратно на лавку.

— Да кто сюда за вирой пойдет, все ж думают, что они на Воронож ушли, — робко подал голос Радята, он стоял чуть в стороне от толпы.

Миронег сразу понял, что дела у дружка плохи. Вид у Радяты был уставшим, даже заморенным. Власть уходила из его рачительных рук, более резкий и наглый соперник напирал и сил держать оборону уже почти не оставалось. «И здесь то же самое», — с горечью отметил Миронег.

— Извергли так извергли, проситься не стану, — гордо вскинул он голову. — Только и вы дорогу ко мне забудьте. Врозь, так врозь.

И оттолкнувшись веслом от дна, он мощными рывками погреб прочь. Где-то за спинами селян мелькнула Нежка, или показалось. Вервь проводила отринутого гробовым молчанием.

— Отчего ты не дал мне оправдаться?! — раздраженно бросила Марфа, когда они отплыли достаточно далеко. Сквозь смиренные одежки послушной жены впервые прорвалась княжья кровь.

— Да потому, что им твои оправдания ни к чему, — тоже повысил голос Миронег. — Им правда-то и не нужна. Признают своим, значит добро мое надобно возвращать — борти, коз, посуду, холстины, чего они там еще подгребли. А отдавать, ой, как не хочется. Так зачем тратить силы на оправдания?