У дороги
Шрифт:
Прихрамывая, проковыляли три полицейских сержанта с палками. Это были инвалиды, получившие легкие ранения на войне, — надзирая за порядком, они держались вместе. Покрывая общий гул, из-за палаток и в толпе по временам раздавался вдруг пронзительный свист гимназистов.
Катинка с Хусом шли от палатки к палатке, де Аая покупки, а сумерки тем временем все сгущались.
В палатках уже зажгли фонари — они бросали скупой свет на пряничные сердечки и коврижки. Торговки за высокими стойками натирали коврижки ладонью, чтобы те блестели, и на длинном
Бай присоединился к жене и Хусу и тоже стал делать покупки.
Хус подарил Катинке маленький японский поднос. Она подарила ему медовую коврижку.
— Что же это ты, — сказал Бай. — Даришь Хусу коврижку… Подарила бы пряничное сердце… Хозяюшка! — крикнул он. — Дайте-ка нам пряничное сердце…
— Пожалуйста, сударь, вот сердце… и со стихами…
— Бай… — сказала Катинка.
— Сейчас хлынет дождь, — произнес Хус за их спиной.
— Черт побери! — Бай отошел от прилавка. Упали первые капли.
— Будет проливень, — сказал Бай.
— Можно укрыться в панораме, — сказал Хус.
— Правда. — Катинка взяла Бая под руку. — Пойдемте, — сказала она.
Толпа разбегалась по палаткам. Женщины и девушки прикрывали головы подолами и натягивали на новенькие шляпки носовые платки.
— Аи-аи, — сказал Бай, — гляньте-ка, нижние юбки стали верхними.
Девушки толпились под навесами, выставив наружу синие чулки и шерстяные нижние юбки.
Торговцы волокли под крышу свой товар, ругаясь на чем свет стоит. Гимназисты с криками выбегали из-под навеса и мокли под дождем.
— Вот мы и пришли, — сказала Катинка.
— Вся Италия, господа, за пятьдесят эре. — Хозяин говорил простуженным голосом, — его шея была обмотана шерстяными платками. — Милости прошу, можно обойти три раза…
— Как хлещет, — сказала Катинка. Она стояла под навесом у входа и, вздрагивая, выглядывала на улицу.
Дождь лил как из ведра. Площадь наполовину затопило водой. Трое блюстителей порядка, прихрамывая, бегали под зонтами, прилаживая сточные желоба.
Под навесами и в дверях толпились промокшие женщины, — вид у них был помятый.
В панораме было безлюдно и очень тихо. Только по крыше однообразно и громко стучал дождь. Стало прохладно.
После уличной сутолоки Катинка облегченно вздохнула.
— Как хорошо, — сказала она.
— Какой-то вид, — сказал Бай, заглядывая в глазок. — И вода, — сказал он и ушел. Он предпочитал попытать счастья у входа в панораму — вдруг удастся что-нибудь рассмотреть под шерстяными нижними юбками.
Катинка осталась на прежнем месте. Ей было так хорошо сидеть здесь вдвоем с Хусом, в тишине, нарушаемой только шумом дождя.
— Музыка больше не играет, — сказала она.
— Да, из-за дождя…
Оба прислушались к стуку капель.
— А какой был шум, — сказала она.
Катинка еще долго сидела бы так, тихо, прислушиваясь к дождю, но все-таки она встала.
— Значит, здесь Италия, — сказала она.
— Он так говорит.
Она заглянула в один из глазков.
— Да, — сказала
она. — Италия.Картины были освещены искусственным светом и переливались яркими красками.
— Как красиво…
— Это залив, — сказал Хус, — у Неаполя.
Картина была не такая уж плохая. Залив, берег и город искрились в солнечных лучах. По синей глади волн плыли лодочки.
— Неаполь, — тихо повторила Катинка.
Она продолжала смотреть в глазок. Хус смотрел через соседний глазок на ту же картину.
— Вы были там?
— Да, прожил два месяца.
— Поплыть бы туда на лодке, — сказала Катинка.
— Да, в Сорренто…
— Сорренто. — Катинка негромко, с расстановкой повторила незнакомое название.
— Да, — сказала она, — уехать.
Они пошли вдоль панорамы, разглядывая одни и те же виды одновременно. Дождь стучал по навесу все тише — под конец редкими каплями.
Они увидели Рим, Форум, Колизей. Хус рассказывал о них.
— Такая красота, далее страшно, — сказала Катинка. — Я больше всего люблю Неаполь…
На улице заиграли шарманки, завертелась карусель. Катинка совсем было забыла, где она находится.
— Должно быть, дождь кончился…
— Да, утих.
Катинка оглянулась.
— И Бай, наверно, ждет, — сказала она.
Она возвратилась к первому глазку и еще раз полюбовалась Неаполитанской бухтой со скользящими по ней лодочками.
Вернулся Бай и объявил, что по улице уже вполне можно пройти.
— Не отправиться ли нам в лес? — предложил он.
Они вышли. Воздух стал свежим и прохладным. Густая оживленная толпа тянулась по дороге в лес.
Деревья и терновая изгородь благоухали после дождя.
Солнце зашло, на опушке леса над входной аркой зажглись разноцветные лампочки. Мужчины гуляли в обнимку с девушками. Все скамейки вдоль дороги были заняты. Парочки сидели в нежных позах и украдкой целовались.
Послышалась музыка с площадки для танцев и приглушенное жужжание множества голосов.
— Что ж, и мы попляшем, — сказал Бай.
Вокруг танцевальной эстрады теснились желторотые юнцы, заглядывали через балюстраду. На площадке отплясывали крестьянский вальс, да так, что деревянный настил содрогался.
— Пошли, Тик, — сказал Бай. — Откроем бал.
И Бай энергично пустился в пляс, расталкивая танцующие пары.
— Бай, хватит! — взмолилась Катинка, она запыхалась.
— Покружимся еще, — сказал Бай. Он танцевал, не попадая в такт.
— Довольно, Бай…
— Поддайте Катинке жару, — сказал Бай. Они вернулись к Хусу. — Тут главное выкидывать артикулы посмелее, — сказал он, щелкнув каблуками, как, бывало, на балах в клубе, — и не давать дамам роздыха.
Бай очень утомлял Катинку…
— Бай так любит пошалить, — сказала она после его ухода.
— Хотите потанцевать со мной? — спросил Хус.
— Да, только погодя, отдохнем немного…
Бай пронесся мимо них с толстушкой-крестьянкой в бархатном корсаже.
— Давайте пройдемся, — сказала Катинка.