У каменных столбов Чарына

Из крайнего домика вышел человек и, приставив ладонь ко лбу, посмотрел в степь, затем поспешно скрылся в доме и через несколько секунд появился снова. В руках его было что-то длинное, блестящее. Человек шел к Сайкану, как-то странно сутулясь, пригибаясь к земле. Это насторожило сайгака, и он остановился. Человек опустился на одно колено и приложил к плечу длинный предмет. Сайгак смотрел на все это с любопытством. Вдруг он подпрыгнул от сильной боли и уж потом услышал грохот выстрела. Этот звук догнал его, когда он бежал к стаду; ухо висело мокрой, смятой тряпкой, темные капли падали в рыхлый снег…

Больше он не искал встреч с людьми. Он шел со стадом, разделяя вместе со всеми трудности и лишения, ел жесткую траву и мерзлые ветки кустарников, убегал от волков и дрожал от холода в морозы.

У сайгаков, обитающих в разных областях, свои маршруты. Те, что жили в Тургае, уходили с наступлением холодов к Сырдарье и дальше — в Кызылкумы, другие поворачивали к Телекульским озерам; сайгаки, проводившие лето у Алакуля, двигались через границу в Синьцзян и пустыню Такла-Макан. Маршруты эти менялись в зависимости от погодных условий, в теплые малоснежные зимы они были короче, в суровые — длиннее… Стадо сайгаков, в котором находился Сайкан, направлялось из Бетпакдалы через Чу в пески Муюнкум. Стадо пересекло железнодорожную линию у северо-западного Побережья Балхаша. Кругом, куда ни глянь, лежал глубокий снег. Снегом завалило не только травы, но и невысокие пустынные кустарнички. Животные голодали. Много их погибло у озера Балхаш, где круглый год дуют пронизывающие ветры.

…Но живые продолжали свой путь на юг. Уже виднелись впереди горные хребты Тянь-Шаня с синими склонами. По-прежнему кругом лежал глубокий снег, и идти с каждым днем становилось трудней и трудней. Чаще стали попадаться на пути населенные пункты. Сайгаки от голода и истощения забывали осторожность и заходили прямо в поселки. Кое-где в полях стояли стога сена. Люди пытались помочь животным: расчищали машинами снег, чтобы они могли добраться до травы, разбрасывали по полям сено охапками. Но сайгаки недоверчиво относились к таким дарам: было для них в этом что-то противоестественное и непонятное. Сайкан же первым подходил к сену, начинал есть, и все стадо следовало его примеру…

Уже не за горами была весна. Снег потерял свою мертвенно-белую пушистость, стал радостно-колючим, ноздреватым, то алел, то голубел, каждой своей крупинкой отражая небо. Солнце выкатывалось из-за горизонта, желтое и ясное, и чудилось, с той стороны, откуда оно встает, наплывают теплые ветры, пахнущие землей, и скоро грянут с обрывов и косогоров веселые весенние ручьи.

Вслед за весной спешило лето… И сайгаки, повинуясь инстинкту, устремились на север, чтобы набираться сил и растить новое поколение. Желтыми лавинами проносились их стада по холмам и равнинам, и стелилась за ними тонкая белесая пыль…

И снова осень в пустыне Бетпакдала. Холодный ветер раскачивает причудливые стволы саксаула, со свистом прорывается сквозь редкие ветки, катится дальше, ничем не сдерживаемый, по гладким такырам, несется вслед за быстрыми антилопами, которые опять где-то в пути…

Сайкан теперь трехлетний сильный самец с красивыми длинными, похожими на лиру, рогами. Все его стадо удобно расположилось на отдых. Кто знает, что снится сайгакам, когда они ложатся после трудного пути… Они и понятия не имеют, что предки их были современниками мамонтов, что едва не вымерли, преследуемые человеком за вкусное мясо и целебные рога. Правда, люди потом опомнились и прекратили на время охоту за сайгаками. И снова появились тысячные стада.

Проснулся Сайкан от какого-то жужжания, словно жук запутался в траве и никак не может выбраться. Он поднял голову, всхрапнул — сразу заколыхалось, поднимаясь, стадо. В той стороне, откуда доносились странные звуки, двигался столб света, то упираясь в заросшие кустами курганы, то чертя звездное небо. Словно гигантское белое щупальце, луч приблизился и охватил стадо. В глаза ударил яркий свет. Он ослеплял, околдовывал, вызывал ужас, но животные стояли, не шелохнувшись. Глаза их горели зеленым огнем и издали казались огнями далекого города…

Машина приближалась, а стадо будто окаменело. Ужас животных передался Сайкану. Он рванулся вперед, стоящие за ним антилопы устремились следом…

Сайгаки бежали в кругу света, сбившись плотным косяком. Фарщик на машине был опытный, умело держал сайгаков, заставляя их бегать вокруг машины. Там, за светлым кругом, стояла тьма, плотная, как стена, и повернуть туда было так же страшно, как прыгнуть в пропасть. После первых выстрелов несколько сайгаков осталось на такыре. Остальные побежали быстрее — миллионы лет сайгаки спасались от врагов бегством, и этот способ был самым верным в борьбе за существование, благодаря ему сайгаки сохранились со времен глубокой древности до наших дней.

…Охотники таились в темноте, неслышно крались наперерез, мелькали огоньки, хлопали выстрелы. Стадо рассеивалось, сайгаки выходили из смертельного круга, неслись, безумные, ослепшие, натыкались на кусты, выпутывались и вновь бежали…

Сайкан мчался по буграм и сухим травам. Осколок того страшного враждебного света разгорался в нем все жарче и жарче, становился невыносимым. Ничего больше не чувствуя, кроме заполнившей его боли, ткнулся он со всего бега в колючий, как проволока, куст. Он долго лежал с открытыми глазами, но ничего не видел, кроме вздрагивающей перед зрачками сухой веточки. Опять, как когда-то, уныло и монотонно гудел ветер, пошевеливал длинную шерсть на боках сайгака, унося с собой его последнее тепло. Медленно выплывала большая красная луна, выпутываясь из цепких пальцев саксаула…

II. ВСТРЕЧИ

МАСТЕРСКАЯ ЗВОНКИХ КАПЕЛЬ

День солнечный и ветер слабый, но такой пронзительный, дунет — словно уколет холодом.

В тени обрыва на стеблях и корнях травы повисли сизые бугристые сосульки: большие и маленькие, одни длиннее, другие короче. Ветер легко шевелит их, будто настраивает ледяные гусли…

А на солнечной стороне — ручеек, даже не ручеек, а струйка бежит, торопится среди плотного, видавшего и морозы, и оттепели, снега. Бежит, позванивает тревожно и весело. А снег — берег этого ручейка — колюч и тверд, и будто даже угрюм. Не тает, не отвечает на звонкий призыв воды.

Где же родился бесстрашный маленький ручеек? Чтобы узнать, лучше всего пройти по нему вверх.

…Вот она — мастерская звонких капель. Нужно не раз нагнуться и отвести руками голые ветки, чтобы войти в нее. Она окружена с одной стороны кустами и невысокими деревьями, а с другой и вовсе хода нет, там золотистым полукругом навис глиняный обрыв.

Ветер сюда не проникает, а солнца много, поэтому от голой земли обрыва струится теплый воздух. Все здесь наполнено движением и звоном. С сосулек стекает вода. Клинг-кланг, клинг-кланг — постукивают крошечные молоточки, без устали кующие этот маленький весенний ручеек.

Тинь-пинь, тинь-пинь — это уже не капли, а синицы на ветках торопят весну…

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ

За окном в рассветной мути кто-то шагал прямо по лужам. Тонкий лед ломался и звучал: крупные льдины раскатывались и шуршали, мелкие позванивали тоненько и печально…

Я заторопился. Быстрей, быстрей!

Зарождающийся день был полон звуков. Где-то вблизи тенькал маленький колокольчик — синица. Над путанными узловатыми ветками груш неслась громкая чистая песня черного дрозда. Горло маленького певца, одетого в черное оперение, дрожало от напряжения. А дальше, очень далеко, сквозь прозрачный туман холодно синели горные пики.