У края темных вод

Пошли мы с мамой все вместе. В первый раз Терри показался на улице — до того стеснялся, что у него нет руки. Он не говорил, что стесняется, но это было видно: он избегал смотреть нам с Джинкс в глаза. Но за эти дни он окреп, и накануне вечером мы все вместе — мама, Джинкс, Терри и я — обсудили, как мы вернемся и откопаем деньги и Мэй Линн, купим билеты на автобус и отправимся прямиком в Калифорнию, чтобы все-таки похоронить Мэй Линн в Голливуде — теперь мы все знали, почему Терри необходимо это сделать.

Итак, мы вышли вместе с мамой из пансиона и пошли в сторону городской площади. В самом центре площади она подвела нас к скамейке, где росло несколько деревьев, одно из них — большой развесистый дуб. Отсюда открывался прекрасный вид на здание суда. Мы все устроились на скамье в тени этого дуба.

Мама сказала:

— Сидите и следите за дверью в здание суда.

Мы сидели молча, потому что поняли: маме не хочется, чтобы мы болтали. На здании суда торчали городские часы, и стрелки на них подходили к двенадцати часам. Мы сидели и смотрели, как минутная стрелка нагоняет часовую, а когда обе они сошлись на двенадцати, раздался свисток, и он орал и гудел так громко, что я невольно зажала уши руками.

Из городских зданий, в том числе из здания суда, повалил народ. Мама высмотрела кого-то и указала мне:

— Видишь того мужчину?

— Толстого? — уточнила я.

— Да, толстого, — сказала она. — Это Брайан, твой отец.

Я оказалась не готова к тому, что он так постарел: мама-то оставалась молодой и красивой. Но вот он передо мной: высокий мужчина с редеющими волосами и большим брюхом. Я смотрела на него и пыталась угадать в его лице собственные черты, однако он стоял слишком далеко от меня, и толком я ничего не разглядела.

Прислонившись к дверям суда, он одну ногу отвел назад, уперся подошвой в кирпичную стену.

— Ты с ним говорила? — спросила я маму.

— Нет, — сказала она. — Он уже не тот Адонис, каким я его помнила.

— Но это он, — сказала я.

— Да, он. Тише. Смотри.

Минуту спустя появилась приятная на вид, чуточку полноватая в талии женщина, а за ней — две девчонки. Погодки, лет девяти и десяти на вид — впрочем, я не слишком хорошо угадываю возраст.

Женщина улыбалась, и мой родной папаша улыбался ей. Женщина коснулась его руки, он подставил ей согнутый локоть и повел ее куда-то. Девочки наперебой подпрыгивали перед ними, заглядывая родителям в глаза, и смех Брайана долетел даже до нашей скамейки под дубом. Счастливый смех человека, который сам знает, что живет правильно и хорошо.

— Он ведет их в кафе, — пояснила мама. — Там я впервые увидела его, когда капитан Берк пригласил меня на ленч. Сперва я его не узнала, хотя смотрела на него и думала: знакомое лицо. А в следующий раз, когда мы были там с капитаном Берком, Брайан подошел зачем-то к капитану, и Берк представил меня — как Хелен Уилсон — и его назвал. Тут-то я узнала Брайна, а он меня — нет. Хотя я вроде бы не так уж состарилась. Что скажешь?

— Конечно нет, мамочка! — сказала я. — Прекрасно выглядишь.

— Я так и думала… То есть думаю, что выгляжу вполне ничего.

— Вы красавица! — заявила Джинкс.

Терри легонько толкнул ее плечом, чтобы она замолчала и не вмешивалась в наш с мамой разговор. Это был разговор только для двоих.

— Он вовсе не узнал меня, даже мысли такой не мелькнуло. Я выяснила, что у него своя юридическая контора в здании суда и он каждый день ходит в кафе на ленч, и решила присмотреться. В первый же раз, как я села на эту скамейку, он прошел мимо меня с женой и детьми. Когда я была в кафе с капитаном Берком, они почему-то не приходили, но обычно они ходят на ленч всей семьей, как сегодня.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Я проследила за ними. И я поняла: его жизнь состоялась. Она — как рождественский подарок, аккуратно упакованный в коробочку, и ленточки перевязаны. Мне тут делать нечего. Я отпустила его тогда, много лет назад, когда могла бы его удержать, и не должна пытаться вернуть его теперь, даже если бы он захотел вернуться ко мне, в чем я сомневаюсь, да мне и самой бы этого не хотелось. Мы стали чужими, он счастлив в своей новой жизни, и я не стану мешать ему. Но это мое решение, а не твое, Сью Эллен. Он твой отец.

Я глянула в сторону семейства: все четверо весело поспешали в кафе.

— Забавно, — сказала я. — Но я ничего не чувствую. Ничегошеньки.

— Чуточку обидно, — сказала мама, — но я тоже не чувствую ничего.

— Значит, теперь мы заберем деньги, купим билеты на автобус и уедем? — спросила Джинкс.

Мама улыбнулась ей:

— Так и сделаем. Кстати, Сью Эллен, куда бы мы ни поехали, я бы все-таки хотела, чтобы ты получила образование.

Уехали мы не сразу. Сперва мы с Джинкс прогулялись до старухиной хижины. Теперь, когда мы знали дорогу, мы осилили ее очень быстро, и не пришлось ночевать в лесу. Мы прихватили с собой хлеба и сыра и банку с водой.

Вместо дома мы нашли пожарище. Обойдя кругом, мы постарались хоть что-нибудь разглядеть, но смотреть было не на что: обугленные стены и труба торчит. Выяснить, как произошел пожар, мы не могли, только строили предположения: вероятно, какие-то люди, отправившись вниз по реке, решили переночевать в пустом доме, и кто-то перестарался, растапливая очаг. Если так обстояло дело, проезжие эти, видимо, успели удрать — никаких новых трупов мы на пепелище не обнаружили.

Лопата так и лежала на своем месте под домом, хотя дом-то рухнул и придавил ее, и рукоять лопаты сгорела. Мы вытащили из золы уцелевшую металлическую часть, сходили туда, где оставили наши банки, и выкопали их. Судя по виду, их никто не тронул.

Мы спустились к реке, к тому месту, где схоронили Скунса. Вслух мы ни словом не обменялись — похоже, эта мысль с самого начала засела в голове у каждой из нас.

Берег, где лежало в земле тело Скунса, подмыло, могила разверзлась, от трупа и следа не осталось.

— Черт! — выругалась Джинкс.

— Его просто унесло приливом, — сказала я.

— Дождей в последние дни почти не было, — возразила она.

— Наверное, вода поднялась выше и унесла его.

— Почем знать? — уперлась Джинкс. — И с чего бы это вода поднималась выше теперешнего уровня, если дождей не было?

— Ты ж никогда не верила в чудеса, — напомнила я. — Уймись, он не встал из могилы и не унес с собой свою голову.