У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем!
Шрифт:
Глава 9
Маран не поскупился: верно, меня задобрить захотел, чтобы помогла отвадить от себя князя и вернулась в клан, а может, Амаль приказал, — привез нас в большой, сразу видно, хороший, столичный постоялый двор недалеко от торговых рядов. Длинный домище на два входа, двухярусный, с затейливыми резными подзорами, наличниками и ставнями, нарядным крыльцом, коньком на высокой крыше, тоже сработанным искусно, — хоромы, одним словом. Вывеска так и вовсе с коваными завитушками и едва не аршинными буквами гласит, что здесь «Логово большого лиса». И лошади тут, и повозки, и даже кареты — невидаль в наших краях —
Нашу кибитку загнали под навес, а телеги с данью двинулись ко дворцу на горе. Нас, будущих невест, оробевших и притихших, отправили в этот большой дом. В котором тепло и чисто, и так вкусно пахнет мясом, хлебом и прочей вкуснятиной — не передать словами, да еще после походных «разносолов». Сглотнув слюну, я понадеялась, что за ужином долго дело не станет.
Один из моих охранников оплатил постой и отнес в светлицу на втором ярусе дорожные сундуки — хвала Луне! — предназначенную мне одной! А вот Глашу с Марийкой поселили в соседней вдвоем. Не успела толком осмотреться, дюжий коридорный, к моему восторгу, принес бадью и наполнил ее горячей водой, где вскорости все обиды и неприятности утонули вместе с целебными пахучими сборами. Усталость как рукой сняло!
«Кр-р-р-асота-а-а!» — проурчала я довольной кошкой и рухнула на широкую, крытую ковром лавку. Развалилась, любуясь свежей, беленой, вышитой листочками-ягодками, дареной рубахой, наслаждаясь ощущением благоухающей чистоты и добротного дома. Не успела подумать, чем займусь дальше, раздался негромкий стук. Cледом дверь распахнулась, являя Глашу. Она непривычно робко помялась на пороге, не решаясь переступить:
— Можно к тебе?
— Входи, — благостно разрешила я, — да закрывай скорее, видишь — не одета.
— Благодарствую за приглашение! — Глаша быстренько захлопнула тяжелую дубовую дверь, и, обернувшись ко мне, словно в омут с головой бросилась: — Лу Савери, помоги мне, пожалуйста! Не откажи, я же знаю, что ты добрая и жалостливая.
— Смотря чем? — заинтересованно улыбнулась я, прикидывая, что бы на себя накинуть, а то в нижней рубахе неловко.
Моя гостья, убедившись, что не прогоню, сразу повеселела и заискивающе затараторила, трогательно сжимая по-мужски крепкие кулаки перед полной грудью:
— Хоть чем-нибудь! Мне бы совсем чуть-чуть, капелюшечку прихорошиться бы, да не знаю как. А здешние амы, хоть мужние, хоть незамужние, видала, как ходят? Чисто тигры! Где мне с ними тягаться.
Бедная швартовская гиена словно в драку с самой судьбой за счастье приготовилась броситься. И я неожиданно заразилась ее воодушевлением, бесхитростным и жарким желанием добиться лучшей доли.
— А давай! — согласилась я, поднявшись с лавки и накинув на плечи большую шаль. — Отчего бы не попробовать!
— О-о-о… — радостно выдохнула Глаша, теперь уже молитвенно сложив большие руки и преданно глядя на меня.
— Так, нам нужно золы немножко…
Договорить не успела — она стрелой подлетела к печи и, разворошив кочергой угли, ловко сгребла кучку золы на совок и аккуратно поставила на пол остывать. А я тем временем начала ворошить свои запасы, выкладывая на стол все потребное для наведения красоты. Затем мы уселись на лавке друг напротив друга, и я начала «волшбу».
— Красота писаная! — вырвалось у меня с веселым хихиканьем, когда я «полюбовалась» на Глашу, облепленную по самую грудь разными кашицами,
чтобы кожа сияла здоровым румянцем.Чтобы ее блестящие белоснежные волосы завтра струились красивой мягкой волной, привлекая мужской взор, промыли их с ромашкой. Со своей стороны, я сделала для гиены все, что умею. Подумала и предложила ей пару листиков крапивника:
— Стоит их немного пожевать и облизнуться, кровь к губам прильет.
Глаша разомлела от моей заботы и печного тепла, кажется, даже дремала, когда в дверь опять постучались. Нерешительно как-то. Я забыла, что и сама с травяной кашицей на лице, — нам же обеим завтра хочется быть красивыми. Распахнула дверь и уставилась на потерявшую дар речи Марийку, вытаращившуюся на меня, будто душника внезапно увидела.
— Че это с вами? — наконец пролепетала она.
— Не видишь — красоту наводим! — снисходительно, как важная женщина, для которой такое занятие обычное дело, ответствовала Глаша. — Заходи уже, а то сквозняк хорошего не надует.
Девчонка ловко прошмыгнула мимо меня, а затем, облокотившись о закрытую дверь, видно сомневаясь, ко двору ли она здесь, переспросила:
— Можно, да? А чего надует? Плохого?
— Прострел в пояснице, или, бывает, незваных гостей, а порой, как маманя моей старшей сестре выговаривала, детеныша в подоле непонятно каким ветром заносит…
Пятнадцатилетняя Марийка круглыми глазищами уставилась на тридцатилетнюю Глафирию. Помолчала, переводя взгляд то на меня, то на нее в надежде, что это была шутка, а потом, переглянувшись со мной, уверенно хмыкнула:
— Боюсь, лу Савери, навряд ли ей поможешь.
Я взглянула на «соперницу» с укоризной:
— Ой ли? Ты даже не пробовала, а уже с таким знанием дела говоришь. Опять торопишься!
Марийка обиженно вскинулась, получив напоминание о недавнем позоре с «Запахом», но быстро опомнилась. Кивнула, покосилась на Глашу, блеснула глазами и предложила:
— Я знаю верный способ красоты добавить!
— Я согласная! — тут же прошепелявила Глаша, заставив меня улыбнуться.
Марийка поморщилась:
— Надо с лица смыть все и чуть обсушиться, иначе плохо выйдет.
Дальше я с огромным интересом наблюдала за Марийкой, которая сперва закрутила Глашины волосы на макушке, сказав, чтобы не мешались. Затем, завязав обычную швейную нитку в кольцо, надела его на пальцы и начала ловко водить ею по лицу будущей красавицы, резко скручивая нитки. Сначала Глаша терпела молча, потом охала, ахала, а когда Марийка начала выщипывать таким нехитрым способом совсем неподобающие женщине усики, — голосила. А уж когда отчаянная девчонка решила удалить слишком низко растущие на лбу у гиены волосы, к нам без стука ворвались мои охранники, — уж больно громко вопила «главная князева невеста».
Зато результат Марийкиных стараний превзошел все ожидания!
После того, как я настойкой календулы убрала с Глашиного лица красноту, мы с Марийкой победно улыбались, глядя на присевшую поближе к окну виновницу переполоха, недоверчиво, восторженно разглядывавшую себя в зеркальце. Конечно, совсем Глаша не изменилась, не в сказке же про Царевну-лягушку, но хоть более приятной на вид стала и не походит на безумного кролика. Высокий чистый лоб, ровные дуги светло-русых бровей, яркий румянец на щеках. Даже скалится теперь мило, несмотря на невосполнимый клык. А красноватые, глубоко посаженные глазки стали более выразительными и блестящими, как угольки. Если особо не присматриваться, то уже никакой жути.