У меня есть дедушка

– Вот теперь ты здоров, – сказал он, когда ковш опустел.

Мужики приветливо улыбались…

Что это было за лечение такое интересное? Сложно сказать. Говорят, в солоде много витаминов. Точно знаю только, что этой жизни скоро не стало, и никогда она уже не вернётся. Конец НЭПа, маленький мальчик за руку с немецким доктором, частная пивоварня… А пиво было тёплым, густым и темным. Дедушка был уверен – пошло на пользу.

И была в его рассказе… нежность к прошедшему, что ли? Воспоминание о том, что счастье бывало – именно тогда. В те времена, когда не страшно было спускаться с подвал с полузнакомым человеком и все болезни проходили – неведомо, как. Оттого и улыбался он, едва заметно, когда всё это вспоминал.

Рассказы деда возникали неожиданно, как вспышки, между ними зияли солидные хронологические прорехи. Следующий я помню плохо, остался от него образ раскалённой паровозной пасти, которая летит сквозь тьму. Это про то, как дед пришёл с работы – уже в середине тридцатых – а к нему вскоре прибежали товарищи: Володька, выручай, надо ехать. Кто-то заболел, кто-то пропал (Володя в это время уже отучился в железнодорожном училище)… И будущий мой дед, совсем мальчишка ещё, поехал на паровозе чуть ли не за машиниста… Очень он горд был, во всяком случае, этим приключением.

… А может быть, паровозная топка, которая мне вспоминается, – вообще из другой истории. Примерно в то же время сестра, Зинаида Степановна, попала в железнодорожную катастрофу. Муж её был начальником пути горьковской железной дороги, поэтому они были постоянно в разъездах. Пусть в роскошном купе с кожаными диванами, но всё же… Разве они помогут, если паровоз вдруг сорвётся с рельсов на повороте и полетит под откос, а за ним, кувыркаясь, и все вагоны? По счастью, скорость была небольшая, Зина отделалась ушибами и нервным шоком. Несколько дней потом кричала, не переставая (она вообще была нервная, как сама признавалась). А что тут мог поделать бедный Иван Андреевич? Он был совершенно ни при чём, он грезил о мировой революции и, блаженно щурясь, строил планы на близкое будущее: вот освободим Латвию, Зина, поедем туда с тобой…

Зинуля-капризуля, как он называл мою двоюродную бабушку, была красива той кукольной красотой, которую мы так ценим на фарфоровых личиках начала прошлого века. Очень мило, но что-то совсем из другой эпохи, непонятно, как сейчас с этим жить, кто защитит-оборонит эту хрупкую белизну? Вот, наверное, родители и решили: пусть Иван Андреевич заботится, пусть едет с ним…

Но до Риги Иван Андреевич Клопман не доехал, доехал он только до безымянной ямы где-то на окраине Нижнего – так случается. Правда, узнали мы об этом только в девяностом году, написанное от руки сообщение о том, что арестованный не пропал без вести после визита малиновых петлиц, а был расстрелян в том же 1937-м, пришло на листочке, заляпанном кровью. Писарь местного КГБ, вероятно, уколол палец о вечное перо.

Конец ознакомительного фрагмента.