У подножия горы Нге

Она уже который раз сегодня забиралась на пальму. Четверо младших стояли внизу.

Хиён, все еще голышом, широко расставил ноги и запрокинул голову.

Ань, чуть постарше его, подражая сестре, забралась на дерево у канала и тоже вытягивала загорелую шейку и остренький подбородок.

Тхань, выше ее на целую голову, с трудом удерживала на руках самого маленького. Иногда она поднимала руку кверху, указывая ему на едва заметную в листве фигурку сестры.

Малышка смотрела вдаль.

Раньше там желтели поля батата, зеленели сады. Малышка хорошо знала, что там были деревья пампельмусов с белыми цветами, стоял сахарный тростник и низкорослые сиамские пальмы. Сейчас все было стерто с лица земли бомбами и снарядами врага. Над мертвым, обугленным пространством торчал, сверкая на солнце, острый, как нож, шпиль собора в Бами, рядом чернела смотровая вышка поста марионеточных отрядов.

Еще дальше видна была лента реки, за нее уходили облака.

Малышка знала: еще миг — и оттуда раздадутся выстрелы. Там — фронт, на фронте мама и девушки-партизанки.

Малышка была там много раз, когда связная из уезда просила отнести маме срочный пакет. Она всегда обязательно прихватывала с собой корзинку — на обратном пути можно собирать батат на развороченном бомбами поле. Но интересней всего было забегать в школу.

Малышка таращила глаза на круглый рот учительницы, когда та учила детей петь. Часто учительница писала мелом на доске такие же круглые буквы. Малышка букв не знала. Сначала она не могла ходить в школу, потому что нужно было нянчить маленьких. Школой стала для нее игра, в которой она сама была учительницей, а четверо младших — учениками. Потом настоящую школу сожгли враги.

Малышка смотрела сейчас на зеленую полоску школьного бананового сада, а в солнечных лучах порхали, мерцая, круглые, белые как мел буквы.

Учительница, которая так хорошо пела, теперь тоже стала партизанкой, и сейчас она вместе с мамой на той стороне.

Но почему же до сих пор не слышно выстрелов?

— Маму видно уже?

Дети тянулись кверху и смотрели на сестру такими просящими глазами, точно верили, что у нее выросли крылья и она вот-вот полетит к маме.

— Нет еще! — крикнула Малышка, а перед глазами у нее все порхали удивительные буквы.

Тхань опустила маленького почти до земли: она устала.

— А что сейчас видно?

— Сестричка, ну скоро мы увидим маму?

Малышка не отвечала и смотрела в сторону сожженной школы.

Хиён прислонился к стволу пальмы и нетерпеливо захныкал, словно мама уже была рядом с сестрой, на верхушке пальмы, и обе медлили спуститься вниз.

— Тебе что мама велела, Хиён? — крикнула Малышка.

— А я больше не плескаюсь в воде...

— Мама не только про это говорила, она велела не хныкать и не звать ее, когда она уходит бить врагов.

Из соседнего дома тут же раздался окрик:

— Кто это там опять к маме просится?

— Да это все Хиён, бабушка!

Бабушкой дети звали Шау Хо, соседку. Сейчас она поливала бетель у себя в саду, слышно было, как там льется вода.

— Все хнычет и хнычет, ишь ты...— заворчала она. — Все время маму вспоминать — она там так расчихается, настоящий насморк у нее будет^[27]. Нечего капризничать! Еще раз услышу, кто хнычет, сразу отшлепаю, ясно? Маме вашей небось и так нелегко, кругом снаряды да бомбы. Малышка, ты что это опять туда забралась? Вот голова закружится, будешь знать!

— Я маму высматриваю...

— Чего там высматривать? Сказано, ушла врага бить! Слезай-ка!

Малышка только заливисто рассмеялась.

— Бабушка, а бабушка, у вас на поле бык ботву объедает! Эй ты, бы-ы-к! Поше-е-ел! Все-все, я его прогнала. Бабушка, за это сварите нам батат, когда мама вернется, ладно?

— Вот я тебе, озорница!

Бабушка всегда во все вмешивалась и часто ворчала на детей. Но они прекрасно знали, что это только так, для острастки, а на самом деле она совсем не сердитая. Ворчанье ее им было так же привычно, как общий для их двух домов дворик и мостик через канаву.

По годам Тхань шла сразу за Малышкой. Говорила она мало и чаще всего просто молча делала, что ей велят. Она поудобней усадила у себя на руках маленького, притянула за руку Хиена и крикнула Ань, чтобы та слезла с дерева.

Став тесной кучкой, все четверо снова задрали головы вверх.

Хиёну все напоминало о маме: и колышущиеся листья пальмы, и аромат бананов, и вкус лепешек баньу.

Эти лепешки им посылали с мамой, когда она шла с фронта домой, жители Тамнгая.

В воображении Ань лицо мамы сияло в медной россыпи патронов, что в маминых карманах,— на них мама учила ее считать. «Раз, два, три» — стояли в ушах знакомые слова счета, они как будто доносились с верхушки пальмы.

Малышка вовсе не надеялась, что мама скоро вернется. Она забралась на пальму просто так, как забиралась и раньше. К этому она привыкла, как и к самой пальме перед домом. Когда Малышка научилась выговаривать слово «пальма», дерево было раза в три выше дома, а весь ствол вдоль и поперек бороздили рубцы от пуль тэев. Рубцы уже потемнели от времени, но мама знала наперечет каждую рану на пальме и могла рассказать о ней, как о самой себе.

Когда Малышка первый раз обхватила ствол пальмы, чтобы залезть на нее, бабушка Шау стала бранить ее, но мама только смеялась.

Малышка училась лазить совсем как маленькая ящерица, вытянув шею и тараща блестящие черные глазенки на далекую верхушку. Сколько раз, уже одолев какую-то часть ствола, она, не удержавшись, соскальзывала вниз. Но однажды наконец добралась до самых ветвей.

У нее зарябило в глазах, когда она глянула оттуда вдаль. Обо всем, что открылось ей тогда в небе и на земле Тамнгая, Малышка кричала вниз, маме. Она сорвала спелые кокосовые орехи, и они стремительно полетели вниз.

На стук упавших орехов из кухни выглянула мама, она поняла, что дочь теперь уже может быть ей опорой.

С того дня мама с винтовкой за спиной стала уходить гораздо чаще. Малышка нянчила младших детей, сначала одного, потом другого, третьего. Пальма уже не казалась ей такой высокой.

Днем Малышка залезала на нее — это была игра, и в игру входило сообщать вниз о том, где сейчас самолеты, чтобы люди ее деревни, детишки и старики, успели спуститься в убежища. Часто она подолгу завороженно смотрела на школу — туда, где порхали круглые, белые как мел буквы.

Сампаны на реке, рынок, верхушки деревьев гуайявы, зеленые кущи бананов — все на земле и в небе Тамнгая с пальмы казалось совсем крошечным, невсамделишным, расставленным руками взрослых. У нее с Хиеном и сестрами была схожая игра — они приносили из пагоды обломки кирпича и строили игрушечное убежище, а канава перед домом превращалась в реку, и они пускали по ней лодку — бамбуковый лист.