У пристани

— Да, да... Я именно об этом хотела просить пана, — вздохнула облегченно Елена и поблагодарила Выговского за находчивость обворожительною улыбкой.

Выговский удалился, а Елена в волнении стала ходить по ковру в своей уборной.

— Тимасю! Ты как-то дичишься меня, избегаешь все? — подошла она быстро к остановившемуся у дверей в некотором смущении Тимку и поцеловала его нежно в голову. Этот поцелуй залил густым румянцем мужественное лицо статного юнака. — Я нарочно попросила тебя, чтоб поговорить откровенно, — запела она вкрадчивым голосом, — я не знаю, что сталось? Отчего ты изменился? Ведь мы были так дружны... Ты принимал во мне такое участие...

— Теперь ты в нем не нуждаешься, мама, — словно огрызнулся Тимко, подчеркнув последнее слово, и побледнел.

Елена взглянула на него пытливо, с некоторым недоумением и, вспыхнувши, опустила глаза.

— Слушай, мой любый, — взяла она его за руку и повлекла тихо к канапке, — неужели тебе горько, что батько твой исполнил рыцарский долг? Неужели тебе приятнее было видеть мое унижение и слезы? Или ты, может быть, считаешь за глум быть моим названным сыном?

— Нет, не то, не то, — смущался еще больше, а вместе и раздражался Тимко, слегка упираясь и пряча свои глаза, — цур ему!.. Не нужно!

— Нет, нужно, — упорствовала Елена, — нужно! Я не хочу скрытой обиды... Я не заслужила... Сядь вот здесь возле меня, посмотри мне прямо в глаза и скажи: в чем я виновата?

Тимко угрюмо молчал, сжавши брови. Елена смотрела на него своими чудными опечаленными глазами, оттененными длинными ресницами, на кончиках которых дрожали светлые, лучившиеся росинки.

Ах, — вздохнула она тяжело, — разве мы властны в нашей доле? Ведь она распоряжается с нами без спросу. Иной раз она изломает тебя да еще насмеется жестоко, перед самые очи кинет счастие, протянуть бы только руки, а они связаны...

Тимко закрыл ладонями лицо и склонил голову на свои колени.

Елена начала его тихо гладить по кудрявой подбритой чуприне, а потом, наклонившись, снова поцеловала его в жестковатые волосы и промолвила на ухо:

— Так не сердишься, не будешь на меня исподлобья глядеть? Мне ведь и теперь... Эх, если бы ты заглянул в мое сердце!

Тимко поднял голову и, вздохнув несколько раз глубоко, промолвил наконец:

— Нет, я не сержусь... на свою разве дурную башку... так ведь ее, коли что, можно и об стену...

— Что ты, что ты, мой любый? — улыбалась детски радостно Елена, лаская Тимка. — А? Не сердишься?

Тимко отрицательно помахал головою и улыбнулся, в свою очередь бросив огненный взгляд на свою мачеху.

— Не сердишься? Нет? Ну так поцелуй!

Тимко прикоснулся к щеке своей мачехи и вскрикнул, словно обожженный огнем:

— Ой, меня тато ждет! — схватился он порывисто с места.

— Погоди, Тимко, — остановила его серьезным тоном Елена, — мне по поручению батька и нужно переговорить с тобою о важном деле. Видишь ли, вся надежда твоего отца, да и все благо нашей страны, зависит теперь от приобретения прочного союзника. Господарь Лупул просит у нас помощи; у него одна дочь, красавица, наследница престола. Господарь сильно богат, союз с этим княжеством, тесный, неразрывный, нужен твоему батьку, как воздух утопающему...

Тимко слушал речь Елены с широко открытыми глазами; он и сам молодым умом своим понимал, что нужны союзники, но, во-первых, он о мультанском господаре в первый раз слышал, даже и не мог сообразить хорошенько, где лежит земля господаря, да и кто он сам, а во-вторых, он и в толк не мог взять, почему ему об этом говорит Елена.

— Да я — то при чем здесь? — развел он наконец руками.

— А вот при чем, любый: батько хочет послать тебя с войском туда, к этому господарю, чтобы ты там постоял для его охраны и защищал бы от напастников.

— Что ж, — вздохнул Тимко, — пошлет батько, так поедем; его слово-закон.

— Но не одного этого желает твой батько, он желает еще сыну счастья-доли, а краю родному, через эту долю, желает свободы и славы.

— Я не понимаю что-то, — потер себе лоб Тимко, и в его потемневшем взоре блеснул какой-то неопределенный испуг.

— Он желает, — медленно отчеканивала, пронизывая его глазами, Елена, — чтоб ты получил в наследство господарство, чтоб соединил его навеки с Украйной и чтоб через это создалось независимое, свободное русское княжество.

— Что? Чтоб я... Да как же это? — отступил Тимко.

— Чтоб ты женился на дочке Лупула.

— Я? Простой козак?.. На господаревне? — схватился Тимко за чуприну.

— Ты не простой козак, а сын гетмана... да еще какого!

— Там осмеют меня.

— Тебе в помощь пошлют с полсотни тысяч сватов... Турецкий султан за этот брак.

— Ой, что же это? — в волнении заходил он по комнате. — Или жарт, или черт знает что! Мне жениться?.. Нет, Нет! — вскрикнул он решительно. — Жениться... ни на ком и ни за что! Все, но не это, — тут и батько бессилен!

— Да ты с ума сошел, что ли? Отказываешься от такого счастья, от такого могущества, славы?

— Не могу я ее любить.

— Почему? Она красавица!

— Хоть бы была краше дикой косули, — не могу!.. Никого не могу любить, никого, никого! — почти кричал он в исступлении. — Не спрашивай меня... я ни на ком не женюсь!

— Любишь кого-нибудь другого? — улыбалась ехидно Елена.

— Ай, не спрашивай! — топнул он нервно ногой.

— Слушай, глупенький, — зашептала ему на ухо демонически-соблазнительно мачеха. — Брак этот совершается не по любви, а по коронным потребам... Но зато он для сердца не обязателен... Сердце свободно в своем выборе, а на высоте власти никто ему препятствовать не смеет... Слушай, мой хороший, мой милый, — подняла она его подбородок, — в таких случаях брак и дает возможность блеснуть свободному счастью... Он прикрывает всякое подозрение! — И Елена поцеловала растерявшегося Тимка.

Тимко только успел вымолвить, захлебнувшись: «На все... на смерть!» — и поспешно вышел из комнаты.

Выговский пропустил его и, окинувши пытливым взором Елену, произнес официально:

— Его гетманская милость просит ясновельможную пани поднесть ковш меду на прощанье московскому послу.

— А он уезжает сейчас? — спросила как-то странно Елена.

— Спешит в Варшаву.

— А дело как?

— Возникают неудовольствия, и довольно крупные, между Польшей и московскою короной. А Тимко как? — спросил он в свою очередь.

— Он из воли родительской не выйдет, — ответила Елена и подумала в то же время: не сказала ли она чего-нибудь лишнего этому хлопцу? Чтоб еще не забрал себе чего в голову?.. Впрочем, он. уезжает далеко... Женится еще... Но, во всяком случае, нужно будет сразу переменить с ним тон.

— Вот и жена моя! — указал гетман на Елену рукой, когда она вошла в кабинет.

Гость взглянул на Елену и, склонившись, промолвил:

— Прости, найяснейшая пани... и солнце ведь ослепит, если взглянешь, а ты краше солнца красного!