У пристани

— Муштрует с Золотаренком и Кречовским новые войска.

— Готовит к миру?

— Гм... — усмехнулся блондин, — кажется, что так... да помогают тому еще во всех местах и загоны.

— Это верно, стараются не по чести, — покачал головой брюнет, — пожалуй, гетман так приучит их к сабле да своеволью, что никто не захочет потом и за плуг взяться, придется нам засучивать рукава да самим выходить в поле.

— Что ж, — усмехнулся снова блондин, — победители все равны.

— То-то есть, что теперь эта чернь станет лезть в реестры и требовать себе равных с нами прав.

— Обещал же гетман всем и землю, и волю...

— Ну, обицянки — цяцянки, а дурневи радость... — нахмурился брюнет. — Не знаю только, с чего это выдумал гетман бунтовать всю чернь. Вот теперь будет с нею работа! Ну, положим, призвал бы их для пополнения полков под наши знамена, а не давал бы права самим расправляться да разбойничать. Озверела совсем толпа: не, то ляхов, и своих панов жжет и режет {11} . Проехать где-нибудь проселочною дорогой страшно, — чуть увидят пана, сейчас на дерево.

11

Озверела совсем толпа: не то ляхов, и своих панов жжет и режет. — Повстанцы не миловали и украинской православной шляхты, предававшей свой народ. Так, например, Михаил и Иоахим Ерличи вынуждены были бежать из своих поместий на Киевщине; было разгромлено повстанцами поместье А. Киселя в Гоще на Волыни.

Блондин молчал, не желая, очевидно, проронить лишнего слова, но мимикою своей поощрял собеседника к откровенности, а брюнет продолжал с еще большею горячностью, думая вызвать блондина на откровенность с своей стороны.

— И что нам с ней путаться? Чернь сама по себе, а мы, славное войско рыцарское, совсем другая статья. Нам надо думать о своих правах и привилеях, чтоб нас уравняли с шляхтой и допустили в сейм, а то, поди, будем мы возить голоту на своих плечах! — Он оттолкнул от себя сердито кружку и продолжал дальше: — Теперь удобное время... там нет короля... смуты, беспорядки... наши победы... можно было бы заключить важный мир, выговорить побольше прав старшине, ну, и вере, положим. Тряхнули ляхов, ну и довольно... а он что затеял? Тешит себя каждою победой, а все эти свавольства только раздражают панов и отымают у нас надежду на выгодный для нашего рыцарства мир!

— Н-ну, на мир что-то не похоже, — приподнял одну бровь блондин, — да, кажется, ясновельможный о нем и не помышляет.

— А что ж он думает?

— Думает что-то важное, а что — не знаю: мыслей своих он никому не поверяет.

— Осторожен, как старый лис?

— Как муж, которому господь вручил судьбы края.

— Гм-гм... Конечно, без бога ни до порога... но вручили— то судьбы мы... мы сами, так нам и нужно бы знать, за что вслед за ним подставлять всем спины под панские канчуки?

— А что же, за батьком и в пекло не страшно, — усмехнулся неопределенно блондин.

— Послушай, пане Иване, — повернулся к нему решительно брюнет, — что тут хитрить? Мы — свои люди. Ты сам видишь, что гетман заваривает такую кашу, что нам не сладко будет расхлебывать, а особливо тебе: ты ведь шляхтич.

— Я пленник.

— Одначе генеральный писарь.

Лицо блондина не изменилось ни на одно мгновение.

— Заставили, — произнес он небрежно.

— Ну, тогда расспрашивать не станут, как начнут всех вместе с хлопами четвертовать, — махнул раздраженно рукою брюнет. — Вот я и говорю тебе: надо бы нам уговорить гетмана.

— Гетман не послушает; с ним все остальные согласны, — поднял глаза блондин и взглянул пытливо на собеседника.

— Н-ну, — усмехнулся едко полковник, — не все, не все... Я многих знаю... — и, оборвавши поспешно свои слова, он снова обратился к блондину, — так что же, а?

— Что же я могу сделать? — пожал плечами блондин. — Я здесь homo novus. [13]

— А поднялся уже выше нас! — сверкнул завистливо глазами брюнет. — Не потрудился ли бы ты нагнуть немного гетмана?

13

Новый человек (лат.).

Завистливый взгляд собеседника не ускользнул от блондина.

— Н-ну, нагинать такую высоту — и не достанешь! — ответил он иронически.

— Так подкопаться.

— Слишком низко: спина заболит.

— А расшатать бы понемножку, а? — перегнулся к нему через стол брюнет.

— Кто бы дерзнул на это? — ответил громко блондин, подымая голову. — Ясновельможный гетман единый изо всей Руси может дать мир и спокойствие краю.

— Ну, не святые горшки лепят, — усмехнулся злобно брюнет и хотел было продолжать дальше, но в это время его остановил блондин.

— Тс, — приложил он палец к губам, — сюда идут.

Действительно, у дверей раздались шаги, и в комнату вошел Богдан. Оба собеседника поспешно поднялись ему навстречу и произнесли, отвешивая низкий поклон:

— Ясновельможному челом!

— Здорово, здорово! — ответил приветливо Богдан. — А, и ты, Тетеря, тут? Ну и гаразд! — обратился он весело к брюнету и, опустившись в кресло, произнес, обмахиваясь шапкой: — Ну, какие же у нас новости, пане Иване?

— Фортуна продолжает улыбаться нам, ясновельможный, — подошел к нему с почтительною улыбкой Выговский. — Богун кланяется тебе Баром, шлет пушки и казну. Ганджа взял Нестервар, Небаба — Быков, Кривонос — Винницу. — Работают хлопцы, — усмехнулся Богдан, бросая на стол шапку — Ну, пане Иване, думал ли ты, что за такой короткий срок мы возвратим себе всю Украйну? Ха-ха-ха! Паны все радятся да радятся, а мы с каждым днем увеличиваем свою силу.

— Д-да, — произнес Тетеря, приближаясь к гетману, — все взволновалось: в Ладыжине само поспольство вырезало пять тысяч, в Каневе сняли со всех панов шкуры. Твои универсалы, ясновельможный гетмане, всполошили кругом всех: бросают купцы весы, пахари плуги, портные шитье, ткачи станки, одни только кузнецы работают день и ночь да перековывают лемеши и рала на сабли и копья. Сама чернь собирается ватагами и вырезывает везде панов.

— Что ж, — вздохнул гетман, — на войне не может быть сожаления, погибают и невинные. Нам надо прежде всего обессилить панов и захватить в свои руки все города.

— Одначе, ясновельможный гетмане, — произнес несколько смело Тетеря, — все эти зверства еще больше раздражают панов и мешают нам заключить выгодный мир. А время удобное, я знаю наверняка, что ляхи были бы теперь уступчивее. Право!

— Э, что там, — перебил его досадливо Богдан, — мира быть не может! — Он тяжело опустил руку на стол и продолжал, отвернувшись в сторону: — Все это только риторика, чтобы проволочить время. Паны не согласятся на наши требования.

— Посбавить бы немножко, ей-богу, не грех, гетмане! — заговорил уже совершенно смело Тетеря.

Богдан слушал его, не поворачиваясь, и только барабанил рассеянно пальцами по столу. Выговский, не принимавший участия в разговоре, внимательно наблюдал за гет­маном.

— Они обрадуются нашему предложению, ей-богу, — продолжал Тетеря, — хотя бы для того, чтобы спасти свои добра от разоренья; ведь все это грабят и жгут. Паны против наших привилей противиться чрезмерно не будут, — что им с нас? Ведь мы не рабы и работать на них не будем... вот чернь разве...

— Так что ж, по-твоему, так ее и оставить? — повернулся к нему быстро Богдан.