У Пяти углов

«Да отвяжись ты наконец!»

Отвяжусь!

Если хоть немного уважаю себя — отвяжусь!

Она меня не любит, это предельно ясно. Зачем-то немного поощряла. Но вот у нее важные дела, и я докучаю, словно дворняжка, не вовремя пристающая со своими собачьими восторгами. Больше никогда не видеть! Забыть! Как-нибудь переживу!

Выживу! Хватит быть верным псом!

Эти слова стали заклинанием: «Хватит быть верным псом!» Я твердил их весь вечер, всю ночь, утром. Больше никогда не стану се ждать. А если случайно встречу — отвернусь! Хватит быть верным псом!

А боль… Если бы можно было вызвать «скорую помощь»!

Она меня разыскала в первый же перерыв. Я и на самом деле отвернулся, когда увидел ее. Сердишься? Нет, радуюсь.

Ну прости. Я вовсе не на тебя. Просто вышла из дому такая. Злая как собака. Не соображала. А как сообразила, что это я на тебя накричала, так просто не знаю. Так бы себя и отхлестала! Ну, простишь?

Я бы на тебя не смог кричать. Что бы ни случилось.

Я гадкая. Я сама знаю. Но все-таки прости, а? Ну правда, я не хотела.

Она взяла меня за руку и прижалась подбородком к плечу.

— Забудем?

— Забудем.

У нее неприятности дома! Она теперь к тому же мучается, что обидела меня! Мне уже было ее жалко.

— А я как раз хотела сегодня к тебе зайти.

И вот она поднимается по моей лестнице. О, если бы это была мраморная лестница! Но нет, совсем нет.

Дома, правда, лучше: двухкомнатная квартирка, и у меня отдельная комната. Какое счастье — отдельная комната! Мы вдвоем с Бемби, и больше никого.

— Так вот, значит, как ты живешь. И потолки высокие.

Ты тоже в любой момент можешь поселиться под высокими потолками.

Я все же говорил немного отчужденно: обида не прошла.

— Ох, Стрельцов, если бы все так просто!

— А все просто, если любить.

— Да, тебя послушать…

Любишь — иди к любимому, нет — не встречайся вовсе! Мне все казалось простым. (И тоже не совсем: ведь я старался ее видеть, не мог не видеть, хоть и знал, что она меня не любит вовсе.)

Бемби сидела грустная.

— Что у тебя дома? Чем ты была расстроена? Теперь я уверен: не нужно было об этом спрашивать.

Не нужно было интересоваться тем, другим ее домом.

Нет у нее другого дома, кроме моего! Твердить ей это, непрерывно твердить!

А я встал в позу сочувствующего друга:

— Чем ты была расстроена?

Она не должна быть расстроена, раз я ее люблю! Да всякое. Отец к Мише приехал. Тяжелый человек. Зануда. Миша — муж.

— Что же — насовсем?

Друг дома, ну в точности друг дома!

— С ленинградскими специалистами советоваться. С врачами. А с ними можно целый год советоваться.

Она первый раз у меня. Любимая! Единственная! А мы беседуем о ее свекре!

Я подошел сзади, взял за плечи и осторожно поцеловал в затылок.

— Перестань, — сказала она.

Я раздвигал волосы, обнажая тонкую шею, тыкался носом во впадинку на затылке.

Перестань. Я тебе уже объяснила: ты все портишь.

Возмущалась бы она, вырывалась — а то это спокойное «перестань». Хуже всего в такие минуты действует спокойный тон.

Я выпустил ее плечи.

— Ну давай выпьем вина.

Вот наконец и пришло время токаю.

Только каплю. А то уже уходить скоро. Только же пришла!

Пора. Вы, мужчины, никогда не представляете, сколько у пас дел по дому.

Я снова поцеловал ее в затылок. Она поежилась, словно ей плеснули воды за шиворот.

— Хитрый. Думаешь, уже опьянела? Я продолжал.

Тогда она отстранилась, встала.

Подожди. Тебе бы только целоваться. Давай лучше поговорим. О тебе.

Я не совсем представлял, как могу служить темой разговора. Поговорить бы о нас с нею вдвоем! Но обо м не?

— Ты в каком-нибудь СНО занимаешься? Да что она — старшая сестра?

Целовать сразу расхотелось. Буркнул неохотно:

— Занимаюсь. На кафедре ТВ. Врал я.

То есть до знакомства с Бемби занимался. Не блистал, но все-таки. А теперь — какие теперь занятия, когда каждый день ее провожаю, и как раз в такое время, когда нужно оставаться на СНО. Да мне сейчас до этого СНО как до Юпитера.

— У Шмакова?

— Ну, Шмакова мы раз в год видим. Там с нами больше Юркевич.

Бемби посмотрела проницательно:

— Врешь, наверное. Не тем ты все время занят. А я бы хотела, чтобы ты у меня стал классным ученым.

«Ты у меня» — это я услышал прежде всего.

И самое ее желание — чтобы я стал ученым — истолковал чисто практически: чтобы решиться уйти от мужа ко мне, она должна поверить, что из меня выйдет толк! Ее-то муж считается многообещающим, скоро защитится. Простая мысль, что Бемби желает мне успехов ради меня самого, — нет, такая мысль мне тогда в голову не приходила.

Оказалось, и разговоры о СНО могут воспламенять. Ободренный тем, что она надеется увидеть во мне достойного мужа, я снова полез целоваться. На этот раз я попытался достать ее губы. Бемби уклонялась. Я попадал лишь в щеки и подбородок.

— Ну хватит, мне пора.

И я был почти счастлив, шагая рядом с ней по улице. Я ее целовал! Не очень пока удачно, но все-таки. Во всяком случае, мои домогательства ее не возмутили. И она меня обнадежила! Действительно, не только в объятиях и поцелуях любовь. Чтобы быть любимым, нужно что-то собой представлять.

Теперь-то я думаю, что вовсе не нужно что-то собой представлять, чтобы быть любимым. Любят не за что-то. Любовь — не награда за прилежание. Но тогда я думал иначе — и это к лучшему.

Такие короткие посещения повторились еще несколько раз, с интервалами в месяц-полтора. Снова разговоры, немного вина, мои невинные поцелуи, во время которых Бемби старательно отводила губы.

Мне было хорошо с 'нею на улице, в кино — везде. Я умел жить минутой, я забывал, что через полчаса мы расстанемся. Сейчас она со мной — чего же еше?