У свободы цвет неба

– Вы предполагаете, Марина Викторовна, что он ушел от перспективы стать диктатором с его же собственной точки зрения?

– Я не предполагаю. Это был его запрос к "Свету в окне" и объединенной комиссии империи и края по вопросам формирования общей с империей правовой базы. Защитить наместника империи в крае от рисков оказаться в положении диктатора. Создать свод правовых норм и правоприменительных практик, при которых диктатура невозможна иначе, чем через силовой приход к власти, а от этого создаются другие защиты и другие гарантии.

– Огромная работа, Марина Викторовна...

– Да, и я надеюсь, моей жизни на нее хватит. Но вернемся к вашему вопросу, Эгерт Урмасович.

– Да. Мне доводилось слышать мнение, что диктатура - это процесс возвращения общества на предыдущий этап развития, чтобы все-таки решить эти проблемы в соответствующих им условиях, а не тащить их в следующий этап с большими возможностями...

– Ну... нет, Эгерт Урмасович. Диктатура создается не для того чтобы решить проблемы. Это специфическое проявление социального иммунитета, как повышение температуры при заболевании. Но она только симптом.

– Симптом коллапса власти, Марина Викторовна?

– Общества, скорее. Когда общество отказывается принимать на себя ответственность даже за повседневные выборы, когда начинаются слезные песни о "сильной руке" и стоны "сделайте за нас, а то нам страшно", диктатор появится неизбежно. Им станет любой лидер, который согласится взять на себя ответственность. Поскольку он будет брать ответственность уже не за людей, но за...

– Стадо, говорят в таких случаях?

– Если бы, Эгерт Урмасович. За предметы. За вещи, которыми люди себя считают.

– "Живая вещь" - не так ли называли рабов, Марина Викторовна?

– И это тоже. Но забавно, что именно появление диктатора приучает людей брать на себя ответственность за свои поступки и слова, за свои выборы. Да, личная самостоятельность в условиях диктатуры чаще всего оценивается как противозаконная, но настаивает на этом не сам диктатор, а те, за кого он принимает решение - обращаю ваше внимание, Эгерт Урмасович, по их же просьбе. И именно они активнее всего протестуют против самостоятельности своих знакомых и соседей. Чаще всего в форме доносов. Так начинаются репрессии.

– А армейские путчи Латинской Америки?

– Там немного другое, но принцип тот же. Только голосовали там не доносом, а отчислением в кассу хунты. И как правило, возвращение законности и называние вещей своими именами очень помогает.

– Следуя этой логике, Марина Викторовна, придется признать, что лекарственная доза может оказаться больше летальной...

– Да, Эгерт Урмасович. Так бывает. В этом случае государство перестает существовать.

– Марина Викторовна, так что насчет моего вопроса? Князь Димитри да Гридах - диктатор он или нет?

– Он - нет. Диктатуру тут пыталась построить церковь Саалан. А все действия их светской власти добуквенно законны, включая участие в репрессиях, за которые и Академии, и госсовету империи еще предстоит выплачивать компенсации и нести свое покаяние.

– Но почему же он тогда сложил полномочия? Его версию по поводу необходимости другого наместника, способного работать в условиях прозрачной системы закона и права я слышал, а что думаете вы?

– Князь очень свободолюбивый человек. Здесь ему приходилось слишком во многом себя ограничивать. Думаю, дело в этом.

– Удивительно, но факт: все, с кем я говорю о событиях между аварией и судебным процессом по ней, в итоге говорят мне это слово - свобода. Что для вас значит это слово, Марина Викторовна?

– Это ответственность за себя и право самостоятельно решать, какой будет твоя жизнь. И обеспечивать эти решения, конечно.

Полина Юрьевна Бауэр согласилась только на звонок по скайпу, и первый разговор вышел довольно натянутым.

– Можете хотя бы в общих чертах рассказать о сути вашего контракта за звездами?

– В общих чертах - могу. Личностный рост и психология развития. Как и любой контракт вне корпорации.

– А немного подробнее не расскажете?

– Не расскажу. Это не мой секрет.

– Как вы теперь, после всего, относитесь к империи?

– У меня двойное гражданство, как и у моих детей.

– Вы, как всегда, очень точны. Я спрашивал про человеческое отношение. Про чувства.

– Чувства, Эгерт Урмасович, бывают к людям. А государство - образование условное. Оно есть только до тех пор, пока достаточное количество граждан согласны считать себя таковыми.

– Только к людям, Полина Юрьевна? А к событиям?

– К событиям - возможно. Если мнение о них еще не сложилось, чувства, конечно, будут. Вероятно, даже сильные.

– У вас есть чувства по поводу событий вашего прошлого? Или, может быть, мнение?

– А это важно?

– Для вас - нет? Ведь эти тринадцать лет полностью изменили вашу жизнь.

– Она в любом случае изменилась бы, жизнь вообще явление изменчивое. У здорового человека, по крайней мере.

– Полина Юрьевна, вы чувствуете себя сейчас достаточно свободно?

– Неожиданный вопрос, но, пожалуй, да. Теперь - да.

– Ваши ответы настолько обтекаемы, что создается впечатление скованности и нежелания говорить.

– Я все еще здесь и говорю с вами. Просто вы задаете вопросы вокруг темы, не слишком для меня значимой.

– А что для вас сейчас значимо, Полина Юрьевна?

– Дети. Новый проект. Друзья. Предстоящее открытие Эрмитажа. Перспективы восстановления метро.

– Вы всегда ориентируетесь в жизни на текущий момент?

– Но это ведь и есть свобода, как же еще ее почувствовать?

Исчерпывающий ответ, да...

Собирая книгу, Эгерт получил еще множество таких ответов. Дейвин да Айгит, с которым журналисту удалось встретиться только весной, рассказывая о новой частной военной компании, руководство которой он принял, между делом обронил, что свобода - это право самостоятельно выбирать авторитеты и приоритеты. Досточтимый Айдиш и Унриаль да Шайни, не договариваясь и не советуясь, сказали, что свобода - это право человека самому решать, что именно он будет делать с ожиданиями, которые к нему адресуют - претворять их в жизнь, разрушать или оставлять без внимания. Досточтимая Хайшен, задумчиво улыбнувшись, предположила, что так можно назвать право как принимать свои и чужие чувства во внимание, так и пренебречь ими.