У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

На следующий день утром всех построили по росту на опушке соснового леса недалеко от казарм. С этого момента каждый из нас считался уже официально призванным на военную службу и получал звание рядового пехоты. Всю эту неделю инструкторы учили нас передвижению в сомкнутом строю и гусиному шагу, из штатского человека делали солдата.

В пятницу 1 сентября 1939 г., после побудки, мы услышали по радио сообщение о начале войны Германии с Польшей. Призывники сразу же поняли, что им не суждено в скором времени вернуться к гражданской жизни. Хотя мы не должны были принимать участия в военной кампании, моя мать прекрасно понимала значение этого события. Она сказала своим домашним: «Теперь Вильгельм тоже должен пойти на войну».

Лишь малая часть немцев с недоверием отнеслась к заявлению правительства, что это поляки начали войну, перейдя границу и напав на немецкую радиостанцию. Однако никто из тех, кого я знал, не сомневался в справедливости войны, даже в частном разговоре. Как большинство граждан страны, и я полагал, что Германия имеет все законные основания для недовольства и что она начала вторжение в Польшу, исчерпав все средства мирной дипломатии. Возвращаясь теперь к событиям прошлого, мне понятно, что Гитлер просто искал повода для войны и использовал события в своих целях. Для него развязывание войны значило еще один шаг в агрессивном плане завоеваний, имевшем целью превращение Германии в главенствующую державу Европы.

На следующий день после начала войны на учебном плацу за бараками была проведена церемония военной присяги. Стоя по стойке «смирно», каждый новобранец поднял правую руку и произнес торжественные слова: «Перед лицом Бога я клянусь этой священной клятвой фюреру Германского рейха и народа Адольфу Гитлеру, главнокомандующему вермахта, беспрекословно подчиняться и быть, как храбрый солдат, всегда готовым пожертвовать своею жизнью».

В последующие дни мы следили за событиями в Польше и обсуждали их между собой. Мы считали, что война будет короткой, и многие из нас жалели, что не удалось поучаствовать в ней, когда она закончилась несколько недель спустя. Пожалуй, это было наивно, но мы не думали, что нам придется вскоре принять участие в военных действиях, хотя Англия и Франция объявили войну Германии в начале сентября. Никто из наших офицеров тоже не верил в близкую войну.

Обучение в Люнебурге. 4 сентября 1939 – 9 января 1940 г.

Первую неделю мы учились маршировать, а затем для нашей роты начались каждодневные занятия в поле, проходившие независимо от погоды – в дождь и снег. Наше учебное время делилось поровну между физическими упражнениями, которые должны были сделать нас более выносливыми, и занятиями в оружейном классе. Нас учили беспрекословному повиновению приказам.

Каждое утро мы просыпались перед рассветом, принимали душ и шли на завтрак. Затем было построение, мы надевали рюкзаки с грузом в одиннадцать с лишним килограммов и совершали 5–6-километровый переход в пешем строю на полигон Вендиш-Эверн [12] . Перед началом движения дежурный офицер или сержант обычно выкрикивали: «Песню!», и мы, печатая шаг, с воодушевлением подхватывали мелодию военного марша.

12

Происхождение названия (как и многих других в Восточной и даже Центральной Германии) связано со славянами (вендами, как их называли немцы), которых в этих местах германские колонизаторы истребили или онемечили в течение X–XVII вв.

В тот первый день, придя на полигон, мы сразу же приступили к огневой подготовке на песчаной и холмистой, поросшей соснами местности. Нам показали, как надо обращаться с карабином (укороченной винтовкой) Маузера образца 1898 г., ставшего нашим основным оружием. Первые дни мы занимались учебной стрельбой. И при свете дня, и ночью нас учили, как правильно разбирать и чистить карабин, чтобы не заедал затвор. Это мы делали два раза в неделю. Кроме карабина Маузера наши инструкторы познакомили нас с другими типами оружия.

Нашей учебной роте была предоставлена 75-миллиметровая короткоствольная гаубица. Нас учили обращению с такими орудиями, чтобы в случае крайней необходимости мы смогли бы сами вести огонь. Короткий инструктаж, как рассчитывать координаты вражеской цели и управлять огнем тяжелых орудий, был мне особенно интересен. Все это пригодилось мне в будущем.

Наши ветераны-инструкторы научили нас также очень важной вещи – основным способам выживания в бою. В частности, вырытый по правилам одиночный окоп, дававший возможность полностью укрыться под землей, не раз спасал меня потом от смерти.

Обычно мы возвращались с полигона до наступления темноты, но бывало, что мы тренировались и ночью. Обратный марш в казармы часто превращался в соревнование сотни новобранцев нашей роты. Обычно весь путь я бежал трусцой и обгонял всех. Возможно, потому, что я всегда оказывался первым в этих «соревнованиях», дежурный лейтенант всегда поручал отвести своего коня на конюшню именно мне, в то время как остальные убирали казарменное помещение или занимались другими малоприятными делами.

В то время как часть новобранцев начали более основательно изучать минометы и короткоствольные 75-миллиметровые гаубицы, меня сразу же определили во взвод связи. Подобное назначение вполне объяснялось моей профессией электрика. К тому же в связисты направлялись солдаты, бегавшие быстрее всех. Они могли исполнять также роль посыльных, вовремя доставить приказ, если связь еще не была установлена или произошел ее обрыв.

После первых двух недель в роте большую часть времени я проходил подготовку во взводе связи. Наши инструкторы учили нас работать с полевыми телефонами, телеграфными аппаратами и рацией и все это оборудование ремонтировать. Однако наибольшее внимание уделялось обучению правилам организации линий связи, их прокладке на местности и поддержанию в рабочем состоянии. Во время боя с помощью проводной связи сообщения от передового наблюдателя, указывавшего цель, передавались на артиллерийские батареи и в штаб роты, а оттуда – в штаб полка.

Часто по утрам солдаты взвода тянули линию связи от казарм до полигона. Каждый из нас нес на спине большую проволочную катушку; конец провода на катушке соединяли с предыдущим отрезком уже проложенной линии, а затем ее разматывали. Шедшие позади солдаты с помощью шестов поднимали и зацепляли отмотанный провод за сучья на деревьях, так он был надежнее защищен от обстрела во время боя.

Поскольку отдельный дом моих дедушки и бабушки находился вблизи нашего полигона в Вендиш-Эверне, я несколько раз заходил к ним на обратном пути в казармы в Люнебурге. Несмотря на риск наказания, в случае если бы меня поймал патруль, чашка кофе в обществе бабушки была кратким отдыхом в нашей солдатской службе.

Пару раз в неделю, после возвращения с полигона, обучавший нас лейтенант обычно говорил: «Сейчас пять часов. Через 15 минут в чистой форме вы должны уже стоять в строю». Переодевшись в чистые мундиры, мы устало направлялись на учебный плац в сосновом лесу позади нашей казармы. В общем, мои усилия испытать себя и получить наивысшие оценки оказались успешными; но что давалось мне труднее всего прочего, так это лазание по деревьям.

Унтер-офицер истошно орал на нас: «Эй, вы там, обезьяны, забирайтесь выше!» Мне удавалось вскарабкаться только на 3 метра. Рискуя сползти вниз даже с такой высоты, я каждый раз повисал на дереве, как старый мешок. Мне больше нравилось копать траншеи, переползать по-пластунски под колючей проволокой и не запутаться в ней, в то время как унтер-офицер кричал нам, чтобы мы еще ниже опустили зад.

Вскоре после начала нашего обучения я познакомился с двумя призывниками – Вилли Шютте и Вилли Зауке, которые стали моими самыми близкими друзьями. Особенно близко я узнал Вилли Шютте, с которым я часто играл в карты. Он был замечательным парнем из небольшого городка Блеккеде, ростом 173 сантиметра, коренастый и сильный. Это был человек уравновешенный, но, как и я, был склонен к розыгрышу. Служил он в орудийном расчете.