У звезд холодные пальцы

Он летел сломя голову, задыхаясь и плача. Деревья больно хлестали ветками по лицу. Дьоллоху было все равно. Не вернуть назад сегодняшнее утро, когда он был спокоен и уверен в себе. Не повторить, не изменить день, перевернувший душу.

Кукушка все еще выводила скучную песенку в зеленом сумраке Великого леса. Однообразный напев безмозглой птахи был так же беден и слаб по сравнению с игрой Дьоллоха, как узенькая протока с привольной рекой… А его жалкие потуги были столь же ничтожны против волшебной музыки Долгунчи.

Вот почему Силис и Тимир приготовили для лучшего исполнителя черный дэйбир. Черный, а не белый! Мастера с самого начала знали, кто получит махалку. Ведь женщинам не положен священный дэйбир с белым хвостом.

Острое, смешанное с ненавистью и наслаждением отчаяние раздирало грудь, словно ребра раздвинулись, не вмещая вспухшее сердце. Уши наполнял неумолчный звон – властный зов колдовского хомуса с жалящим змеиным язычком. Дьоллох мчался, рассекая слои воздуха низко наклоненной головой. Оставленные за ним воздушные раны истекали густым благоуханьем свежей сосновой хвои. Мстительной издевкой блазнился долгий кукушкин напев.

Жар горящего дыхания прожигал уже до костей, когда Дьоллох запнулся. Земля-матушка, встав на дыбы, сначала наказала неразумного сына болезненным тычком в грудь, а потом милосердно объяла влажной прохладой. «Умираю», – подумал он с облегчением. Внутренности, похоже, воспламенились… Так вот что происходит с желающими смерти! Им не страшна Ёлю. Напротив, мысль о вечном спокойствии приятна и притягательна. С Дьоллохом еще не случалось подобного.

Внезапно грудь и горб пронзила дикая боль. Вломившись в гортань тяжелым колом, жгучий воздух пробуравил готовые лопнуть легкие. Иссушенная глотка взорвалась сотрясающим кашлем. Обессиленный и опустошенный, Дьоллох не сразу обнаружил, что упал возле мшистой канавки. По дну ее текла чистая вода…

Вода!!! Рыча от нетерпения, обдирая ногтями сырой мох и дерн, он подполз к канавке и жадно приник опаленным ртом к спасительному ручейку. А когда, сомкнув глаза в неимоверной усталости, перевернулся на спину, в багровом свете смеженных век предстал полураскрытый розовый бутон. Лепестки-губы шевельнулись, распахнулись чуть шире. Дразнящая тычинка продольно раздвоенного языка мелькнула в алой глубине.

Дьоллох возбужденно привстал, опираясь на локти. Зажмурился крепче, боясь отогнать пугливое видение, но мучительно-сладкая греза не собиралась покидать его скоро. Нежные лепестки губ, прерывисто трепеща, долго ласкали железную хомусную плоть.

* * *

Старейшина рассеянно наблюдал за женой. Эдэринка готовила ужин.

Он был вполне доволен двумя прошедшими праздничными днями. Вволю порезвились люди, испытали себя в разных умениях, на других поглядели. Правда, ворона, черная ворожейка, подпортила благословенье Сандала, и ковш нехорошо упал – к зною, мучителю трав. Ну да разве бывает, чтобы все без сучка-задоринки? Может, как-нибудь пронесет и к сенокосу потучнеют аласы.

А каким славным выдалось сегодня состязание хомусчитов! Силис не мастер извлекать из поющей снасти волшебные звуки, но чувствует их всей кожей. Если песнь хороша, перед глазами наяву возникают яркие сны.

Игра Дьоллоха понравилась людям. Вырос паренек, и песнь его выросла. Огненным и радужным стал хомус. Силис нахмурился, вспомнив красное, расстроенное лицо мальчишки. В рощу убежал. Не успели вручить награду – наборный пояс на двухслойной ровдуге, отделанный серебряными пластинками. Передали Манихаю.

Тонкую травяную чернь навел Тимир на пластинки, отчеканил вставших дыбом жеребца и кобылицу на солнечных кругляшах с завязками. Расстелешь пояс – встают кони на концах стражами от нечисти. Завяжешь – оказываются мордами друг к другу. С левого боку примостился ремешок для ножен батаса, с правого – вышитый кошель для мелких вещиц.

Точно такие же пояса вручили внучке знаменитого Ыллыра и семи ее спутникам. Сверх того девушка получила черную махалку с украшенной серебряными насечками ручкой.

Не зря пригласил Силис на праздник Долгунчу, прославленную хомусной игрой по всему северу. Волнующая песнь ее хомуса прошибла старейшину до слез. Оглянулся украдкой, досадуя на себя, и увидел, что глаза почти у всех на мокром месте. Едва не вскрикнул от изумления, приметив, как суровый Хорсун прикрыл лицо рукой. Чуть погодя, когда Дьоллох побежал в рощу, багалык тоже круто развернулся и ушел.

Паренек-то понятно из-за чего огорчился. Юный еще, не сумел достойно справиться с поражением. Ничего, полезно ему. Не следует слишком высоко думать о своем джогуре. Но и у Хорсуна было такое лицо, что лучше на пути не попадаться. Знать, разбередило душу. Может, вспомнил Нарьяну и страшный год ее смерти…

Нет слов описать, что делал с людьми вынимающий сердце и печень хомус Долгунчи! Самые заветные, потаенные воспоминания вытянул, заставил заново их пережить. Вот и Силиса растревожило полузабытое. Обнаружил внезапно, что обыденность и время незаметно обесцветили, приглушили в памяти его пятнадцатую весну. А тут вдруг нахлынуло свежо и тревожно.

…Та весна полнилась хмельным запахом сыпучих цветов черемухи. Поляна возле речки Бегуньи, где Силис встретил Эдэринку, была усеяна цветами. Пышные деревья холмились, словно покрытые сугробами. Силис тогда увидел в смешливой соседской девчонке женщину – прекрасную, как юная богиня. Белые-белые развесистые венки на их сумасшедших головах долго прятали разрумяненные лица от новой луны. А потом они обо всем забыли. Дева Луна завистливо подглядывала за первой ночью Силиса и Эдэринки до рдяной кромки в небе над скалами…

Позже пришлось отстаивать право той ночи. Хотя они были роднёй не по кровной, а по сторонней боковой линии, родичи долго не соглашались дать согласие на их союз.

Силис вздрогнул в тревоге: с ним ли содеялось чудо, что подарило лучшую женщину на Орто? Очнувшись, посмеялся над собой. Сколько весен с тех пор прошло, а сердце, через глаза любуясь женой, все еще учащенно стучит!

Долгунча чем-то похожа на Эдэринку. Такая же рослая и черноокая. Ввечеру эта девушка удивила его, испросив дозволенья переехать в долину к родичам деда. На северной родине у нее, оказывается, никого не осталось. И все же странно, что человек по собственной воле решил покинуть края, где явился на свет.

Говорят, Долгунча и своих помощников уговаривала здесь остаться, уехать хотя бы после торжищ в Эрги-Эн. Плакала даже. Не согласились. Сами, удивляясь немало, убеждали ее домой вернуться. Тоже напрасно, вот жалость-то.

Много потеряют хомусы от их разрыва. Приятно для слуха вместе звучали, больно складные песни надвое раздирать. Завтра после конных скачек отправятся парни обратно на север. Одни, без Долгунчи.

Конные скачки в завершающий праздничный день с новою силой взовьют над Тусулгэ веселые голоса. Но сперва на расчищенном поприще с утра учинятся шутливые состязания. Сильные парни с седлами на спинах побегут по кругу аласа, кто быстрее. На втором круге к седлам приторочат поклажу. Затем настанет черед молодцев, которые побегут наперегонки с лошадьми. Вначале с места сорвутся люди, а лишь достигнут четверти назначенного пути, наблюдатели пустят коней.