У. Е. Откровенный роман…

Ожидая хоть минутного просвета в этих беспрестанных телефонных монологах, я обратил внимание на небольшую матовую дверь в еще одну комнату и решил, что там какая-нибудь подсобка, гримерная или место, где девочки переодеваются. И вдруг из этой двери вышел худощавый носатый мужчина, и мы оба воззрились друг на друга в изумлении и оторопи.

Это был Абхазец, а точнее, Абхаз, с которым мы не виделись – Господи, с какого же года? с 1979-го? 80-го? Как раз тогда я, безумный идиот-романтик андроповского призыва, сам подсел в тюрьму, в камеру к ворам в законе. Сейчас уже и не вспомнить, как мне тогда пришла в голову идея выдать себя за московского блатаря, но именно этот Абхаз не верил мне до последнего момента, и только тогда, когда я, якобы в бешенстве и обиде, пырнул сам себя заточкой в живот и меня, окровавленного, утащили в больницу, – только после этого, вернувшись через неделю в камеру, я был принят за своего, и Абхаз назвал меня своим братом.

В то время это весило больше, чем сегодня звание Народного артиста России.

Но с тех пор я не видел Абхаза, не слышал о нем и думал, что его давно убили в разборках, как почти всю бывшую гвардию… А он, оказывается, жив, но, Господи, что с ним сделало время! Неужели и я превратился в свою тень, неужели и от меня остались только глаза?

Впрочем, костюм на Абхазе был получше моего, а на руке – часы «Брегетт» стоимостью под шесть тысяч долларов…

Он перехватил мой взгляд и усмехнулся:

– Брат, пойдем пива выпьем. За встречу. Я угощаю.

И вот мы сидим в какой-то недорогой шашлычной на Петровке, пьем «Жигулевское № 6», и я слушаю его эпопею.

– Я, – сказал мне Абхаз, – еще тогда, как вышел из лагеря, понял, что нужно завязывать, что перестройка все в этой стране сломает, даже нас, и беспредел будет не только в криминальном обществе, но во всем – в политике, экономике, даже в искусстве. Нельзя выпустить из лагерей сразу несколько миллионов человек и думать, что они тут же станут демократами. Страну затопила волна беспредела, мы, старые авторитеты, не смогли ее обуздать, а вы нам не помогали, вы, наоборот, мечтали, что мы, как в крысятнике, друг друга перегрызем, а вы придете на все чистое и построите демократию… Не надо, молчи, – отмахнулся он от моего вялого протеста. – Теперь это уже история, теперь и вы под криминалом ходите, разве я не знаю? Но ты, брат, по дури остался в своей структуре, а я – нет, я из своей еще тогда вышел. В конце концов, кем я был при советской власти? Я не был «политиком», конечно, но я отказывался жить по совковым законам и помогал всем, кто на эти законы плевал. Цеховики, подпольные артельщики – все шли ко мне за советом и защитой от коммунистической власти. А когда эта власть и ее законы рухнули, я стал смотреть по сторонам – чем же заняться легально?И тут как раз Леня Усатый, эмигрант из Бруклина, прилетел в Москву и привез какого-то американца, хозяина американского модельного агентства. И они на Патриарших прудах, в особняке, сделали кастинг. А я Леню еще по старым делам знал, и он пригласил меня туда, говорит: приходи, у нас будет кастинг. Я в то время не знал, что такое кастинг, я думал, что это еврейская фамилия, что он меня с каким-то важным Кастингом познакомит. А оказывается, они делали просмотр девушек, там этих девушек была огромная толпа, они стояли весь день – очередь, снег… Помню, я шел мимо них – меня, как почетного гостя, вели через черный ход, – и поскольку я не похож на русского, то все девушки говорили: «Вот он! Вот он!» То есть они меня приняли за американца, и все их взоры были устремлены на меня. А тогда, если помнишь, уехать за границу было у девушек просто манией. Кто был тот американец, которого Леня привез, рядом с каким модельным агентством он прошелся, – не важно. Ведь на Западе тоже большинство модельных агентств, мягко говоря, неприличные… бордели. Но наши этого ничего не знали, им лишь бы за бугор свалить, а с кем и куда – без разницы. Хотя на самом деле я не хочу сказать, что Леня Усатый и его партнер думали о чем-то плохом, нет. Просто этот кастинг и все, что они тогда делали, это были дилетантские попытки войти в модельный бизнес, не более того. Тогда у многих были такие идеи. Один мой приятель сказал мне: «Знаешь, давай мы с тобой сделаем такую вещь…» Приятель был еврей, хитрый на всякие выдумки. Он говорит: «Мы дадим в газеты объявление, что мы такое-то агентство, назовем себя как-то и дадим вместо своего адреса только почтовый ящик, чтобы наш офис не снесли эти девушки. Напишем, чтобы они прислали нам 25 рублей…» А в то время 25 рублей были похожи на 25 рублей, настоящие были деньги. «И они, – он говорит, – будут посылать нам 25 рублей и свои фотографии – портрет и в купальнике. А мы обязуемся честно показывать эту картотеку модельным агентствам, которые будут приезжать в Россию. То есть мы на самом деле их обманывать не будем…» Я говорю: «И что из этого получится?» Он говорит: «А ты посчитай. В СССР 250 миллионов людей, из них 150 миллионов – женщины. Из 150 миллионов 50 миллионов мечтают вырваться из этой жизни. Из 50 миллионов 20 миллионов пришлют нам по 25 рублей. 20 на 25, это сколько миллионов рублей получается? Ну и ты, говорит, со своей кавказской неуемностью, трахнешь, может быть, тысяч триста…»

Мне, – продолжал Абхаз, – это показалось заманчивым. Но потом я встретил Таню Кольцову – случайно, в ресторане. Агентство у нее в то время уже было, оно уже называлось «Ред старс». Это название ей подарил Джон Касабланкас, самый великий агент в истории модельного бизнеса. Будучи уже много лет владельцем лучшего агентства в мире – оно называется «Элит», – он первым кинулся тогда в Россию. И среди прочих людей, которые показывали ему русских девушек, Таня тоже показала ему свой контингент. И он отметил, что Таня – единственный профессиональный человек, потому что девушки, которых она привела, соответствовали стандартам западного модельного бизнеса. Ведь она и сама была тогда манекенщицей где-то в Легпроме, бегала по разным показам по четыре-пять раз в день и понимала, что к чему. И вот иностранцы, фирма «Боруччи», кажется, ей сказали: Таня, тебе уже не по возрасту быть моделью, открой свое агентство. И она первая открыла в России официальное модельное агентство, пошла его регистрировать, но не знала, как назвать. А в это время как раз приехал Касабланкас, он подарил ей название и отметил, что эта женщина обладает профессиональным взглядом, по-английски это называется «ту хэв эн ай». И Таня стала показывать своих девушек всяким иностранным модельным агентствам, которые налетели сюда, как пчелы на мед. За первые же показы иностранцы заплатили ей двадцать тысяч долларов – столько, сколько они раньше платили нашему государству. Оказывается, они платили советскому государству огромные деньги, а государство платило моделям за каждый показ по 3 или 5 рублей, почему Кольцова и бегала на пять показов в день.

Но все это было за полгода до нашего с ней знакомства. А тут мой приятель меня пригласил, говорит: поедем в ресторан, я там с женщиной буду. Я приехал. Сидит Кольцова, такая важная, говорит, что бизнесом занимается. Я говорю: «Да? А каким бизнесом?» Она говорит: «Модельным». Я стал спрашивать, что к чему, она говорит: «Да вот, я заработала деньги, но никак их поделить не можем…» – «Как – не можете?» – «А партнеры забрали все себе». Я говорю: «Зачем вам такие партнеры? Приходите ко мне». – «А у вас что, фирма?» Я говорю: «Да, у меня фирма, совместное предприятие, приходите хоть завтра». «Хорошо, – говорит, – я завтра приду». На следующий день действительно пришла, и мне понравилось, что она такая решительная, я познакомил ее со своим тогдашним партнером. Мы ей дали комнатку, она стала работать. Но оказалась очень настырной – все время на меня наезжала, требовала то машину, то деньги, то еще что-то… Я считал: ну, дали тебе комнату и сиди, работай, а она – нет, «почему вы мне не помогаете?».

– А на каких условиях ты ее взял? – осторожно спросил я Абхаза.

– Я взял ее на условиях, что 70 процентов от дохода принадлежат мне, 30 – ей.

– А в ответ что ты дал?

– Крышу, больше ничего. Но получилось так, что этот бизнес никаких денег не приносил и я был вынужден все время деньги только вкладывать, покрывать все ее расходы. Потому что иностранцы быстро опомнились и перестали так платить, как раньше. Мой партнер посмотрел на это и тут же отказался от партнерства по этому бизнесу, сказал, что денег он здесь не видит. На что я сказал: «Хорошо, отдай мне „Ред старс“, пусть это будет мое». И «Ред старс» стало мое, я прикинул, что даже если этот бизнес денег приносить не будет, я это переживу. Я по тем временам казался сам себе очень богатым. То есть когда у людей была зарплата 200 рублей, я зарабатывал 100 тысяч в месяц. Это было фантастично для того времени, и я по глупости думал, что я богатый, а Кольцовой сказал: «Таня, поскольку твой бизнес никаких доходов не дает, давай я буду 30 процентов отдавать тебе просто от любого заработка. То есть вот заработали мы сто рублей, 30 – твои, невзирая на расходы». Я жалел женщину и считал, что так правильно.

Помню, первый раз, когда Кольцова мне сказала, что мы поедем на кастинг, я ее подколол: кто этот Кастинг, твой знакомый еврей? Она говорит: «Дурак, кастинг – ты увидишь, что это такое». И повезла меня в гостиницу, где жил пресловутый Саша Бодулин, фотограф, который только что прилетел из Штатов, где он натаскался профессионально снимать этих моделей. И там, у этого Бодулина, я впервые увидел нескольких девушек, которые мне очень понравились.

Или помню еще один момент. Мы пошли на очередную тусовку, а там ходили какие-то люди с красивыми девушками. И среди них мужчина лет пятидесяти, а с ним девочка лет шестнадцати, такая красивая – она меня просто поразила. Я говорю: «Таня, смотри, какая красавица!» Кольцова мне говорит: «Да? Сейчас подойдем». Я говорю: «Но она с папой». Таня: «Каким папой?! Ты что!» – «А кто это?» – «А ты не понимаешь?» Я говорю: «Да? Ну, тогда я не хочу разговаривать с такой проституткой малолетней и с этим развратником, мне нечего и подходить!» Она говорит: «Хочешь работать – будешь терпеть».

Мне, конечно, было любопытно, и какое бы отвращение я ни испытывал, а все-таки подошел. Кольцова говорит этому мужику: «Так, это ваша девочка?» Мужчина отвечает: «Да, это моя дочь». И в этот момент подходит еще один парень, похожий на казаха, и заявляет: «Это моя модель». Кольцова спрашивает: «Почему твоя?» А он: «Потому что я заметил ее раньше вас!»… Такие вот были нелепые ситуации. То есть тогда в России все было еще сыро и непрофессионально.

Потом были конкурсы – всякие «Мисс Москва», «Мисс Советский Союз» и прочие. Кто их проводил, зачем – это уже история, этих людей давно нет. Потому что это бизнес очень сложный, а в него кидаются все, кому хочется иметь красивых девушек или обманывать богатых людей. Но богатые люди имеют обыкновение преследовать за то, что их обманули, раскрутили на деньги. А девушки имеют обыкновение уходить, не сказав и «спасибо». Ведь тогда всем казалось, что каждая русская девушка, выехав за рубеж, начинает там зарабатывать миллионы. Это как каждая бабушка в семидесятых годах думала, что ее икона стоит обязательно миллион долларов. И она ни в коем случае не хотела продавать эту икону за 50 рублей, хотя цена ей была, может быть, трешка…

И вот на одном из таких конкурсов появился некто Ролан, эмигрант из Риги, но сюда он приехал из Нью-Йорка, как представитель «Элит» и Джона Касабланкаса. Весь увешан камерами, черноволосый, высокого роста, немножко неопрятный. Очень обидчивый, заносчивый, с большими амбициями, совершенно неоправданными. И нищий, конечно. Я потом понял, что фотографы вообще почти все такие. Но тогда мне это еще не бросалось в глаза. Тем более что Ролан привез Кольцовой приветы от самого Касабланкаса! И мы втроем – я, Таня и Ролан – стали ездить по различным показам и конкурсам, я их возил на своей шикарной для того времени машине. Я в то время был пижон, у меня постоянно были хорошие машины, мы ездили по всяким конкурсам и всех девочек-победительниц брали к себе в агентство. Потому что Кольцова давала им работу – съемки для журналов, выставки мод, показы одежды, все это шло через нас, остальные этим просто не занимались, они стригли деньги на конкурсах, которые финансировали всякие банки и спонсоры – любители юных девушек. А мы… Например, когда первый репортаж о модельном бизнесе в России вышел в крупном швейцарском журнале, на обложке была наша девушка, из «Ред старс». То же самое – известный французский журнал «Сад моды». Там была наша модель. И в Германии. То есть они делали рекламу нашему агентству в Европе и еще платили нам за это.

Но самое главное, конечно, – у нас было агентство «Элит». Я всячески этого Ролана выгуливал, и через какое-то время он сказал: «Все, я договорился с Касабланкасом, Касабланкас хочет, чтобы вы стали филиалом „Элит“».

Кольцова, конечно, от счастья чуть не умерла. И мы подписали контракт, по которому для всех мероприятий на Западе – фотосъемки, показы мод и тому подобное – «Элит» берет русских девушек только у нас и платит нам 50 процентов комиссионных, а мы от прибыли со всех иностранных клиентов, которые проводят свои мероприятия в России, платим 50 процентов в «Элит». Таким образом, мы стали «Элит Ред старс», что, естественно, вывело нас на международный уровень.

А в то время у Кольцовой была хорошая приятельница Людмила Исаева, она находилась в Нью-Йорке, работала в каком-то мелком агентстве. Мы послали Джону Касабланкасу ее фотографии, Джон сказал, что да, он ее принимает. Это был первый успех нашего агентства – первая русская всемирно известная девушка.

Конечно, деньги я тратил куда большие, чем получал, но это уже другая тема. Главное, мы стали профессиональным модельным агентством, единственным российским агентством, признанным в мире.