У. Е. Откровенный роман…
Шрифт:
Но хотя поезд стоял и десятки пассажиров видели с платформы, как меня избивают эти мерзавцы, никто не пытался ворваться в вагон, никто даже милицию не позвал – люди просто смотрели, а потом отвернулись и ушли в другие вагоны.
Последнее, что я помню: как под весом этого коренастого и ударами остальных я упал на пол в проходе вагона и кто-то – скорее всего мой давний «знакомый», – подпрыгнув, двумя ногами обрушился всем своим весом на мою правую руку. От пронзительной боли или, как говорят медики, от болевого шока я отключился, потерял сознание…
Газета
ИЗБИТ ВЕТЕРАН ФСБ
Вчера вечером в электричке Повольск – Москва был избит ветеран ФСБ подполковник в запасе П.А. Чернобыльский. На Павелецком вокзале пострадавшего нашли в вагоне в бессознательном состоянии и доставили в Институт скорой помощи им. Склифосовского. У Чернобыльского сломаны правая рука и два ребра. Ни документы, ни деньги, ни мобильный телефон не похищены, что говорит о политическом характере инцидента или о сведении счетов криминальных элементов с одним из последних мастодонтов КГБ – ФСБ, известным в своих кругах под кличкой Битюг.
Интересно, что эта публикация внизу первой страницы «МК» в их постоянном отделе жареных фактов тронула только моих сверстников – ветеранов ФСБ, которые стали названивать мне с предложениями найти избивших меня сволочей и тихо, без вмешательства властей расправиться с ними. Но она совершенно не впечатлила мое бывшее начальство – ни генерал Палметов, ни даже его заместитель полковник Высин не удосужились набрать мой телефон. И конечно, мне не позвонила Инна Соловьева.
Зато буквально на второй день после моего выхода из Склифа – рука еще в гипсе, бровь и скула зашиты и заклеены пластырем, а торс спеленут, оберегая ребра, – домофон загудел и на мой вопрос «Кто там?» отозвался знакомым голосом:
– Это я, откройте.
Полина!
Она вошла загорелая, просто шоколадная, в легком, на бретельках, цветном сарафанчике до причинного места и высоких, на шпильках, босоножках. При одном взгляде на это эскимо с шоколадными ногами и с зелеными глазами в обрамлении соломенно-шелковых волос сердце обмирало и дыхание останавливалось. Но Полина лишь усмехнулась на этот столбняк в моих глазах (и еще кое-где) и выложила из плетеной хозяйственной сумки сразу четыре коробки ягод – малину, клубнику, бруснику и крыжовник, которые теперь, в июне, появились у уличных торговок возле каждой станции метро. А из второй сумки – совершенно роскошной, из крокодильей кожи – фартук, резиновые перчатки и губки для мытья посуды.
– Ну, я так и знала, что здесь полный бардак, – сказала она, хозяйски оглядывая квартиру.
– Где ты так загорела? – спросил я.
– В Ницце. Клевое местечко! Яхты совершенно обалденные!
– И с кем ты там была?
– Да с одним козлом! – небрежно отозвалась она. – У него там яхта за триста тысяч баксов. Но такой мудак! На «трубе» сидит – газом торгует… Вот почему вы не миллионер?
– Это ты у меня уже спрашивала.
– И кто же вас так обработал? Я в газете прочла – даже не врубилась сначала, что это вы.
Я пожал плечами:
– Шпана какая-то…
Она надела фартук и принялась пылесосить и убирать квартиру, а я, как привязанный, ходил за ней, держа на весу свою руку в гипсе и морщась от боли в ребрах при каждом
шаге. Но не ходить за ней я просто не мог – и сзади, и с боков, и спереди она была сплошное пирожное, шоколадный торт, эскимо на палочке и эклер, который хотелось немедленно съесть.– Сядьте, успокойтесь! – со смехом сказала она, не выдержав наконец моих откровенных взглядов.
– Я не могу сидеть, у меня ребра сломаны. Я могу только стоять и лежать.
– Ну так ложитесь!
Но я не лег, а ушел на кухню, достал из холодильника пиво и залпом опорожнил бутылку. Холодное пиво все-таки остудило мой пыл, я глубоко выдохнул и заставил себя остаться на кухне, закурил у открытого окна.
Минут через пятнадцать Полина вошла на кухню и спросила, поглядев на пивную бутылку:
– А еще есть пиво?
– Конечно, – сказал я уже успокоенным тоном.
– А может, у вас и креветки есть?
– А ты креветки любишь?
– С пивом – обожаю!
– Тогда открой морозильник.
Чуть погодя мы с ней лущили свежеотваренные креветки и запивали пивом «Ханникен» – я стоя, а она сидя за кухонным столом. И как бы между делом Полина сказала:
– А вы мне дадите адрес, ладно?
– Какой адрес?
– Ну, американский…
Я понял, о чем она, но спросил:
– Для чего тебе?
– А вы думаете, зачем я с этим козлом в Ниццу ездила? Загорать, что ли? Мне деньги нужны, я в Америку поеду. На сына посмотреть.
Это был неожиданный поворот сюжета, я помолчал, потом спросил:
– И когда ты думаешь ехать?
– Да я в хоть завтра, – сказала она. – Но американскую визу трудно получить, они одиноким всем отказывают. Ну, дадите адрес?
– Надеюсь, ты не собираешься похищать ребенка?
– Нет, я только взглянуть! Одним глазочком. Клянусь! Ну, пожалуйста, скажите адрес! А? Я вас очень прошу!
Я сказал.
– А это далеко от Нью-Йорка? – спросила она.
– Ричборо – не знаю, а Нью-Джерси – это штат по соседству с Нью-Йорком, просто через Гудзон. Полина, а у меня к тебе тоже есть один вопрос. Ответишь?
– Спрашивайте.
– Ты кого-нибудь любишь?
Она подняла на меня свои зеленые глаза:
– В натуре?
– Да, в натуре.
Медленно, словно задумчиво, она повела головой из стороны в сторону:
– Нет… Я эту Тамару любила… А она… – И уже решительно: – Нет, теперь никого.
– А из мужчин? Хоть когда-нибудь?
Полина посмотрела мне в глаза и отвела взгляд.
– Не знаю… Зачем это вам?
Но я не отставал:
– Это был Кожлаев? Или Рыжий?
Она вздохнула всей своей прекрасной грудью и встала:
– Давайте не будем об этом. Сейчас я посуду помою и пойду. И не смотрите на меня так.
– Как?
– Как на голую. Лучше идите в ту комнату, пока я буду посуду мыть. Покурите там.
Я усмехнулся, закурил и последовал ее совету. А что я еще мог при моих сломанных ребрах?
Но ремонт над головой продолжался, вынести это было невозможно, и вообще, сколько можно сидеть дома, в четырех стенах, и ждать новой депрессии?
Я пил мумие для скорейшего сращивания костей, запивал отваром из бессмертника и крапивы, сидел днем в соседней библиотеке или на бегах на ипподроме и все думал, думал, думал, как же мне быть.