Убей-городок 2

Так что, я лучше промолчу. Вздохнув, скажу Саньке нейтральное — мол, ты уж как-нибудь все уладь, а выручать друга придётся, ибо известно: как ты ко мне, так и я к тебе.

Лучше подумать — какую бы обувь мне нынче надеть? По нашим условиям лучше бы подошли сапоги (кто знает, не придется ли ехать в какое-нибудь болото или вытаскивать пьяного хулигана из строительной траншеи?), но если сапоги, то это автоматически означает застегивать на себе портупею, а ее при патрулировании таскать чревато.

ПМГ — подвижная милицейская группа, несущая патрульную службу. Поэтому к нам это название не очень подходит, но оно как-то устоялось и прижилось ещё задолго до меня. Наша ПМГ — это два участковых на сине-желтом «козлике» , обслуживающие поступающие вызова (именно так, а не вызовы) на территории, закреплённой за отделением. Водилами на этих машинках работали не только мужики-милиционеры, но и две хрупкие девушки: Валюшка и Надюшка. И мы были совершенно не против. Во-первых, наличие девушки в экипаже мобилизовывало нашу мужественность, во-вторых они сами могли постоять и за себя, и за нас, и за порученное дело. Валюшке, например, удавалось усмирить любого хулигана, сделав тому «сливу».

Если кто не знает про «сливу», раскрою секрет: это нос, после того, как его крепко зажать между согнутыми указательным и средним пальцем руки и хорошенько покрутить по часовой стрелке и обратно. Во-первых, весьма болезненная и неприятная процедура — у здоровых мужиков из глаз выступают слезы, во-вторых, на следующий день нос будет и на самом деле напоминать сливу по своей цветовой гамме. Главная тонкость в том, чтобы удачно ухватить объект приложения силы.

Так что, кто знает, что это такое, тот пусть и знает, а кто не знает — берегите свой нос от Валюшкиных пальцев. Хронические завсегдатаи милицейских «застенков» это знали, и услышав нежный Валюшкин голосок: «Сливу хочешь?», поднимали «руки в гору»: всё, начальник, я всё понял, был не прав! А кулачок у хрупкой Вали был настоящий, крепкий, шофёрский, закалённый в битвах со своим «козликом».

И очень не хотелось нам получить водителем на смену Борю «сорок кэ мэ». У него и фамилия была какая-то, но все его знали именно под этим прозвищем. Любая машина под его управлением быстрее сорока километров в час не ездила. Хоть наводнение, хоть атомный взрыв, хоть преступника догнать. А ещё он был паталогически труслив и никогда не выходил из машины для помощи товарищам, чтобы на его глазах ни происходило. Оно, конечно, так — именно милиционер-водитель отвечает за машину, но взаимовыручка — дело святое. Ходила молва, что как-то Боря совсем потерял своё лицо и уронил лицо всей милиции на одном из выездов. Наряд ушёл по адресу вызова, а он заперся в машине и сидел, как мышка, пока какие-то пьяные личности глумились над ним, поносили его всяческим нехорошими словами, а в финале демонстративно справили нужду на его многострадальный и ни в чём не повинный автомобиль. Спас Борю только возвратившийся наряд, отогнавший хулиганов.

Сегодня моим напарником был Игорь Бурмистров, лейтенант, служивший в милиции уже лет пять. Значит, он по праву старшинства будет восседать рядом с водителем в относительном комфорте, а мне суждено трястись и подпрыгивать на жёсткой продольной скамейке, рискуя наварить себе шишку на макушке от нечаянной встречи с крышей. Но я не роптал, могли ведь подать из автохозяйства и вообще «линейку». Там всё ещё страшнее и хуже. «Линейка» — это такая машина с кунгом на базе ГАЗ-51, совсем как в «Операции 'Ы»«. У той 'линейки», что обычно выделялась в наше отделение, переговорное устройство между кузовом и кабиной отсутствовало напрочь. Подать сигнал можно было только грохоча кулаком в стену. В кузове ни одного окна, свет обеспечивает одна утлая лампочка в плафоне на потолке. И хроническая вонь мочой, алкогольными отрыжками и целым букетом ещё каких-то аналогичных ароматов, совсем как в вокзальном клозете. После поездок в таком комфорте, а второму сотруднику приходилось путешествовать именно в кузове, к приличным людям заходить было просто неловко. Поэтому, заступая в наряд, я подумал, что «ГАЗ-69», в котором нам предстояло провести ближайшие восемь-девять (как получится) часов — совсем уж не такой плохой автомобиль.

Начало смены с 16 часов. Машина с рацией, в которую почти ничего не слышно. Зато сегодня у нас на смене Валюшка, и это хорошо. Защитит, если что, своих коллег.

И вот первый вызов. Мы как раз заправляемся. Десять литров на смену, и езди, как угодно. Хоть ты на машине, хоть машина на тебе. Сквозь хрипы и шумы рация невнятно сообщает, что на Бардина в подъезде от каких-то алкашей совсем житья нет. Приезжаем — на подоконнике на газетке солёная рыбёшка, называется «на рупь сто голов», рассол размазан по подоконнику, течёт на пол, «огнетушители» из-под бормотухи. На полу подозрительно сыро. Наплёвано, накурено, чинарики кругом. Клиента два. Один ещё кое-как мотыляется. Второй уже обрёл покой на полу, не в смысле «почил в бозе», а так, временно. Ходячего шугнули, заставив убрать всё за собой, рассовав по карманам «пожитки», включая селёдку. Не сопротивлялся и вообще видно, что человек рабочий, только залп из огнетушителей сильно повредил мозги. Определенно, третий «пузырь» уже был лишним. Пусть шлепает домой, авось и дойдет. Второго придётся брать.

Поднимать с грязного пола пьяного, да еще и вонючего мужика не хочется. И, даже вдвоем это сделать сложно. Пришлось «припахать» его собутыльника, пока тот не успел далеко уйти. Мужик что-то промямлил — дескать, а чего это я стану мильтонам помогать? Но осознав, что и его могут отвезти в вытрезвитель, начал помогать.

Вообще-то здесь работа медвытрезвителя, но у тех вечно нет транспорта. Единственная в эту смену машина то ли на вызове, то ли сломалась, то ли и то и другое вместе. Пока тащили клиента до машины, опять мечтал о спецодежде для таких случаев.

Пока ехали, вспоминал, а где же у нас вытрезвитель? Так вот же он — на Советском проспекте, что до революции именовали Воскресенским, в честь одноименного собора, в прямой видимости от церкви. Это потом её будут называть то Храм, то Воскресенский собор, а пока, в безбожном Советском Союзе это была просто церковь. И пусть купола снесены еще в тридцатые годы (восстановят в конце восьмидесятых), но церковь действующая. К слову — Воскресенский собор был построен еще в те времена, когда города Череповца не было, а на его месте имелся монастырь и три села. От Воскресенского монастыря нынче только и остался один собор, а было два. А еще и стены, и хозяйственные постройки.

Во время войны в Воскресенском соборе была размещена мастерская по ремонту авиадвигателей истребительного полка, а внутри храма оборудованы подъемные краны. В конце войны, когда государство смягчило свое отношение и к религии, и к храмам, собор вернули прихожанам.

И всё-таки, несмотря на всю безбожность теперешнего времени, устроитель вытрезвителя в этом месте наверняка был тайным верующим. Ведь скрытый смысл в таком соседстве был очевиден, ну или почти очевиден. Все условия для того, чтобы утром раскаявшиеся грешники, мучительно страдая от алкогольной абстиненции, направили после выписки свои стопы в Храм и свято зареклись от плохих поступков.

Однако, побеждал всё-таки закоренелый атеизм, и страждущие направлялись совсем к другим святыням, которые открывались только после одиннадцати. Если была такая возможность, конечно. Большинству надо было на работу и дальше насухую переживать муки отходняка.

А бывало и так, что сами сотрудники вытрезвителя, заметив, что человек, загибающийся с похмелья, запросто может помереть, наливали ему грамм пятьдесят-семьдесят. Конечно, не из сердоболия к забулдыге, а из голимого практицизма. Если тот помрет в стенах вытрезвителя, то потом придется долго доказывать прокуратуре, что смерть наступила в результате реакции организма на похмелье, а не в следствии действий милиционеров. И так бывало, что доставленный в «трезвыватель» гражданин, с признаками глубокого опьянениями (характерный запах, размер зрачков, цвет кожного покрова) вдруг умирал. Вот, тут беда. И объяснения, что фельдшер и дежурный наряд не разобрались, что прибывшая на вызов «Скорая помощь» тоже не обнаружила никаких симптомов сердечной болезни (или, что помимо опьянения имеется закрытая черепно-мозговая травма) и забирать в больницу отказалась, не проходило. Умер в вытрезвителе человек? Умер. Значит, милиционеры виноваты по определению. И вот тут уже и погоны слетали, и выговора сыпались не только на сотрудников вытрезвителя, но и на начальников повыше.

Про медицинский вытрезвитель уже говорено-переговорено. В 90-е годы демократы долго выступали о необходимости его закрытия и, нужно сказать, в этом преуспели. Дескать — эти учреждения мешают человеку и гражданину выражать свою внутреннюю свободу. Мол — на Западе каждый волен упиться до поросячьего визга, упасть в канаву, а то и прямо на тротуар, а прохожие будут обходить павшего, потому что они уважают личный выбор каждого.

А вот когда медицинские вытрезвители позакрывали, то сразу вдруг вспомнили, что восемьдесят процентов преступлений против личности (хулиганство, грабежи, телесные повреждения разной степени тяжести) происходят либо по отношению к пьяным, либо совершаются самими нетрезвыми людьми. А зимой, когда «усталый» гражданин решил отдохнуть в сугробе, а проснулся утром, в отделении хирургии, с ампутированными конечностями?