Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Наташа оказалась подругой верной и понимающей. Она без ревности и капризов восприняла тот факт, что молодой человек отдал предпочтение не ей. Лишь позволяла себе подтрунивать над Элей, когда та чересчур старательно наводила макияж перед свиданием, да вместо неизменных джинсов надевала так шедшее к ее стройной фигурке легкое черное платье с кружевной отделкой.

То ли очарование тихой ранней осени, то ли дивные Элины волосы, в которых то и дело вспыхивало солнышко, а может, ее ласковый взгляд так подействовали на Волка, но ему вовсе не хотелось собирать установочные данные на эту нежную и такую доверчивую девушку. Ночами, оставшись в гостинице один, он корил себя за неуместную сентиментальность, а на следующий день спешил к Эле, брал ее за руку, и уже вдвоем, они бродили по городу, сидели в неправдоподобно красивых его парках, забредая в самые укромные уголки.

— Когда ты приедешь в Ленинград, я покажу тебе Петродворец и Эрмитаж, — мечтала Эля и неожиданно спрашивала. — А ты знаешь, какой единственный из ленинградских мостов

не разводится?

— Поцелуев мост, — отвечал он, не задумываясь.

— Ну, конечно, ты же все на свете знаешь. А вот Наташа просила задать тебе вопрос, как было отчество сестер Лариных в романе Пушкина «Евгений Онегин»?

— Они были Ольга и Татьяна Дмитриевны. У Пушкина в одном единственном месте это упоминается, когда сестры приходят на могилу отца, то читают, высеченную на надгробном камне, надпись: «Здесь похоронен Дмитрий Ларин».

«Ну откуда ты все-все знаешь, о чем тебя не спроси?!» — снова восхищалась пораженная его эрудицией Эля, а Волк корил себя за легкомыслие. И вправду, откуда простой радиоинженер из Гамбурга мог знать об отчестве сестер Лариных из романа русского поэта Пушкина, о том, что из всех ленинградских мостов не разводится только Поцелуев мост, где узнал он о последних раскопках древней Трои, и о том, что находится на холсте под изображением Джоконды, и еще об очень многом, о чем они бесконечно и беспечно говорили с Элей, и он забывал, что должен фиксировать, беспрестанно контролировать каждый свой жест, каждую не только произнесенную, но еще лишь задуманную фразу. С этой девушкой ему хотелось быть самим собой, и чтобы она называла его тем именем, которое он и сам уже начал забывать…

Когда в его номере раздался телефонный звонок, он решил, что звонит кто-то из гостиничной обслуги — больше этого номера никто не знал. Но хорошо знакомый голос человека, имеющего право отдавать Зээву команды, произнес: «Вылетай завтра, утренним рейсом».

— Один, или с Галем? — задал он от растерянности вопрос, чтобы хоть как-то потянуть время, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Еще неделю назад курсант Волк даже и представить бы себе не позволил, что осмелится задать вопрос, столь грубо нарушающий инструкцию. Эка он расслабился. Но корить себя было некогда, Волк поспешно собирался, набирал номер телефона дома, где жила Эля, заклиная, чтобы она оказалась на месте. Она не стала переспрашивать, какой причиной вызвана столь экстренная встреча, просто коротко ответила, что приедет через полчаса. Ему невероятно трудно было врать ей о той неотложной причине, что заставляет его срочно вернуться в Гамбург. Эля даже успокаивала, говорила, что ничего страшного не произошло, жизнь есть жизнь и в ней полно неожиданностей, но по ее глазам Волк видел — девушка не верит ни единому его слову, так ему во всяком случае казалось. Он проводил ее до дому, а когда они прощались, Эля достала из сумочки плотный листок бумаги, сложенный вдвое. «Здесь мой ленинградский адрес и телефон».

— Я даже не заметил, когда ты успела это написать, — удивился Волк.

— А я сделала это перед выходом из дому, — спокойно ответила Эля. — Я же знала, что ты уезжаешь.

— Откуда? Я сам только что узнал и по телефону не говорил тебе об этом.

— Знала и все, — она поцеловала его, надолго прильнув к плечу, потом отстранилась и тем же ровным голосом добавила. — Иди первый.

Волк ушел, не оборачиваясь и не произнеся больше ни слова. Да и что он мог сказать этой чудной, такой чистой и все понимающей девушке, прекрасно зная, что ни на письма, ни на телефонные звонки у него права не будет.

…От его отчета о знакомстве с ленинградскими аспирантками Элеонорой Уфимцевой и Натальей Лариной инструктор школы агентов-нелегалов не оставил камня на камне. «Кроме самого факта знакомства я не увидел в твоем рапорте ни конкретных людей, ни их характеров, ни даже толком изложенных биографий», — отругал его инструктор, а потом, помолчав с минуту, счел все же нужным добавить:

— Послушай парень, в эту школу никто никого силой не загоняет. Ты сам выбрал свой путь. Я не знаю, можешь ли ты свернуть с этого пути сейчас, это решать не мне, но я свои соображения руководству доложить обязан.

Волк ждал вызова к начальнику школы, а сюда, как всегда неожиданно, приехал бригадный генерал.

— Рассказывай, — категорично потребовал он от курсанта, но Волк упрямо молчал, не сводя с него своего немигающего взгляда. Молчание затянулось надолго, пока его не прервал сам Волк:

— Это будет мой первый и последний (на этом слове он сделал ударение) секрет. Если такой вариант неприемлем, я готов принять любое ваше решение.

Повидавший на своем веку много жизненных коллизий генерал понимал, вернее догадывался, что происходит в душе курсанта. Такое, рано или поздно, происходило со многими разведчиками, которые сознательно обрекали свою жизнь на вечное одиночество. Он практически не сомневался, что причина кроется в одной из двух женщин (вот только какой? — все ломал голову генерал, так и не находя ответа), о которой Зээв не пожелал сообщать какие-либо подробности в своем отчете. Умудренный опытом генерал практически не сомневался, что речь идет не о мимолетной интрижке, а о внезапном, но от этого не менее глубоком чувстве. Но генералу предстояло принять решение, и решение непростое. Слишком высокую цену придется заплатить многим, если этот парень так и

не научится управлять своими чувствами и эмоциями.

— Я отстраняю тебя от практических занятий до особого распоряжения, — приказал генерал. — Только общефизическая подготовка и читальный зал — это пока все. — генерал ждал, что курсант, на которого он возлагал столько надежд, захочет добавить что-то еще, но Волк молча удалился из кабинета.

Через две недели ему разрешили вернуться к занятиям в полном объеме.

Прошло еще три года. Он занимался упорно, не давая себе послаблений ни в чем, и был, безусловно, самым лучшим курсантом. С Галем они почти не расставались, их даже переселили в одну комнату, и обоим теперь уже было понятно, что их целенаправленно готовят к выполнению какого-то совместного задания. Количество дисциплин с каждым разом все прибавлялось и прибавлялось. И они, как должное, воспринимали, когда их обучали взрывному делу и физическому устранению противника при помощи бытовых предметов, доводили уровень вождения автомобилей различных марок до виртуозности гонщиков, заставляли изучать строение самолетов и материальную часть теплоходов, совершенствовали знание языков, в первую очередь диалектов арабского, и учили даже многостраничные тексты запоминать с первого раза, постоянно тренируя и развивая память. Частенько им приходилось уезжать в командировки, иногда коротенькие, на два-три дня, иногда долгие — на месяц.

Последние полгода, проведенные в школе подготовки агентов-нелегалов, Волк и Галь занимались отдельно от других курсантов, вдвоем, по специально составленной для них индивидуальной программе. Разговаривать, даже между собой, они были обязаны только на арабском. Много времени уделялось физической подготовке, рукопашному бою, стрельбе по самым различным, преимущественно двигающимся мишеням. Потом был месяц карантина в небольшой квартирке одного из южных пригородов Тель-Авива и, наконец, инструктаж, который проводил все тот же бригадный генерал:

— В страну, определенную вам для адаптации в арабском мире, отправляетесь порознь, — ронял он скупые фразы. — Зээв — первый номер, Галь — второй, страхующий. Контакт между вами разрешен только в самом исключительном, форс-мажорном, так сказать, случае, а такого случая допускать вы не имеете права. Две недели на изучение новой легенды, обдумывание, анализ, потом в путь. Уточненное задание получите через три месяца после прибытия в страну назначения. Завтра в течение дня каждый из вас должен побывать в старом Яффо, где неподалеку от порта есть лавка кальянщика. Продавец — один из ваших будущих связных. Народу в лавке бывает немного и вам не представит труда выбрать момент, когда в лавке не будет ни единого покупателя. Вы купите по кальяну и отдадите — двадцатишекелевую купюру Галь, он зайдет первым, и — пятидесятишекелевую банкноту Зээв, который появится у кальянщика не раньше, чем через час, после Галя. После «покупки» вы попросите разрешения оставить кальян на пару часов, чтобы не ходить с тяжелым свертком по городу. Каждый из вас должен запомнить номер той купюры, которую отдаст кальянщику. — генерал поднялся, прошел по комнате, а затем, словно стряхнув с себя тяжелый груз, произнес весело, — А сейчас я отправляюсь на кухню и приготовлю вам свою знаменитую марокканскую рыбу, Сдается, мои кулинарные таланты Зээв когда-то оценил в полной мере…

Глава четвертая. НАЕМНИК КИТАЕЦ

Наконец-то Закиру повезло — он попал в дом к самому Ахмаду ар-Равийя. Старец был одним из самых почитаемых в округе людей. Ахмаду понадобился садовник и ему порекомендовали Закира, скромного молодого человека, приехавшего из далекой пакистанской провинции, выносливого, трудолюбивого, готового всегда оказать любую услугу, да к тому же умеющего держать язык за зубами.

Вот уже скоро год, как он в Карачи. Крупнейший портовый город, насчитывающий до 18 миллионов человек, поразил его воображение. Таких огромных городов Закиру еще видеть не приходилось. В этом финансовом и промышленном центре Пакистана расположены крупнейшие корпорации страны, развита текстильная и автомобильная промышленность, индустрия развлечений, этот город — один из крупнейших центров высшего образования в исламском мире. Местные жители называют Карачи, площадь которого превышает три с половиной тысячи квадратных километра, «городом огней», так он весь сияет в ночное время. Но из всех красот мегаполиса только любование огнями и было доступно бедному сироте Закиру. Он работал от зари до зари, пытаясь собрать хоть немного денег. За какую только не брался работу! Подметал и поливал улицы, развозил на тачке воду, был грузчиком, даже ухаживал за прикованными к постели инвалидами в доме престарелых. И вот судьба все же смилостивилась над ним. Богатый дом у Ахмада, знатные гости почти каждый день посещают почтенного старца, ведут с ним степенные беседы, советуются. Молчаливый садовник беседам не помеха. Он всегда находится на почтительном расстоянии, подходит только тогда, когда щелкнет пальцами Ахмад, подзывая работника за какой-нибудь надобностью — помочь повару принести из кухни блюдо ароматно пахнущей баранины, или что-то подать. Закир с поклоном и скупой улыбкой охотно откликается на любое поручение хозяина, он польщен, что тот отличает его от других работников, ценя трудолюбие и неприхотливость. Хозяин обещает, что если Закир и в дальнейшем будет столь же прилежен и исполнителен, то когда-нибудь, со временем, он может стать даже управляющим в его доме. Это ли не счастье, это ли не цель, ради которой стоит постараться.

Поделиться с друзьями: