Убить генерала

Близнец словно внял совету Берга: мысленно вышел из своего здания и взглянул на него со стороны. И увидел себя на крыше этого дома, на самом пике будущего. Со снайперской винтовкой в руке. В маскировочном халате. И даже вздрогнул от этого видения.

Паспорт. Билеты на поезд до Казани. Билеты на самолет рейса Казань — Хельсинки; вылетать за границу из Москвы опасно. Первое время он поживет у Машиной подруги, а дальше видно будет. Видно ли? И на каком это этаже, может, уже на семнадцатом?

Завтра... Завтра будут получены все ответы.

«Не горюй, Витька-дембель, увидимся еще».

И почему-то не находится слов для благодарности. Но нужны ли они? И да, и нет. Лучше бы, конечно, пожалеть о случившемся.

Ты красивая...

Проводи меня, красивую...

Теперь она его провожает.

— Тебе лучше выйти пораньше, — шепнула Мария. — Хотя бы часа за три. Неизвестно, что может случиться. Вдруг опера нагрянут или еще что-то?

Как раз в этот момент в ванную зашел Цыганок:

— Наблюдения нет, можно выходить.

Это означало, что запись на магнитофон также не ведется. Впору наверстать упущенное, закричать во весь голос, быть уверенным, что тебя не слушают, не лезут в твои мысли. Просто говорить и ничего не подразумевать: «Я буду скучать по тебе...»

Телохранитель прошел в комнату и взял Витькину сумку.

Прощание. Тоска. Щемящее чувство, что они никогда не встретятся.

— Не грусти, Освальд, все будет путем.

Она еще шутит... Правда, при опущенных глазах. Мария помахала рукой:

— Иди, Витя, иди. Все. — И ушла в комнату не оборачиваясь.

У подъезда стоял «Субару» с открытым верхом. Витька машинально шагнул к нему. Но Цыганок остановил его:

— Нет, поедешь на такси или поймаешь частника. Я провожу тебя до дороги.

Пожимая руку снайперу, телохранитель усмехнулся:

— Береги себя. — Он поймал немой вопрос в глазах Крапивина и кивнул: — Можешь рассчитывать на меня.

Теперь Виктор мог читать по глазам Цыганка, ставшим вдруг открытыми. Они сбросили ту маску, которая скрывала все, что было в них написано. Телохранитель словно снял темные очки, и взгляд под ними оказался слегка усталым, добрым, человечным. И Близнец как-то по-детски, наивно, просто отталкиваясь от глаз Цыганка, врал:

— У меня с ней ничего не было. У нее могло быть с придурками вроде Лосева. Я другой. И она другая. Кровосмешение. Думай как хочешь.

— У тебя с ней ничего не могло быть, — поставил последнюю точку Цыганок.

* * *

Полковник Терехин наконец-то пришел к окончательному выводу, что все это время он плясал под чужую дудку. Он совершил много ошибок, но главная заключалась в том, что он своевременно не пробил телохранителя Марии Дьячковой. Узнай, кто он, где проходил службу, — отказался бы от идеи ставить радиозакладку. Спецы класса Юрия Цыганка определяют такие вещи походя. Лейтенант с ходу определил не только тип закладки, но и принадлежность человека, поставившего ее, к конкретной спецслужбе. И предпринял контрмеры, посоветовавшись с хозяйкой. Терехин мог дословно воспроизвести специфические слова Цыганка: запрет на обсуждение закрытых тем в помещении (а там все темы были закрыты); информационное сокрытие: говоришь одно, а подразумеваешь другое; подбрасываешь через подслушивающую аппаратуру ложную информацию...

Майор Соловьев сидел напротив шефа и любовался эффектом разорвавшейся бомбы. Он лично пробивал Цыганка и доставил шефу новость. И вот сейчас ждал, когда ступор начальника сменят активные действия: брать — наконец-то брать снайпера. Сверлить дырку можно, но только не на погонах. В туалете, может быть. Тот миг удачи, когда можно было тихо и мирно арестовать снайпера, давно растаял. Собственно, Крапивина и сейчас можно взять без особых проблем, однако неприятный осадок останется. Полковника и майора поимели, конечно, но сделали это по обоюдному согласию, без свидетелей. Оба они напросились на то, что выпрашивали все это время.

— Ну что, поехали? — Вадим легонько постучал по краю стола, привлекая внимание полковника. — Николай! Проснись! Цыганок уже не состоит на госслужбе, поэтому и спрос с него будет минимальным. Может, он уже догадался, что отсутствие машины со звукозаписывающей аппаратурой и есть конец игры. Она кончилась, как только его, старшего лейтенанта Службы, вычислили, а не Крапивина. Снайпера, который вот в эту минуту должен, обязан смазывать пятки салом. Как бы не опоздать, Коля.

— Ну и что с того, если опоздаем? — Николай усмехнулся.

И Вадим сразу, словно его ударило током, догадался: Терехин не хочет брать снайпера.

— Ты что, встал на их сторону?! Или просто хочешь остаться в стороне? Это как раз тот случай, когда за молчание могут грохнуть.

Николай слабо улыбнулся и пожал плечами:

— Я вообще ничего не хочу.

— Я понял, понял тебя, — скороговоркой выпалил Соловьев. — Тебе сто раз сказали «свинья», а на сто первый ты захрюкал. Я не знаю, что в твоей голове, но тебе придется поднять свою задницу и...

— А ну-ка заткнись! — прикрикнул Терехин на подчиненного. — Займись-ка текущими делами. А если ты такой смелый, то сходи к шефу, поведай ему, как мы ставили прослушку, чем расплачивались с Уваровым, как фиксировали проникновение в квартиру полковника кремлевской охраны. Ну, чего ты заглох?

Вадим вышел и хлопнул дверью. Закурил. Пошарил по карманам. Последняя запись, последняя пленка. Это не козырь и даже не последняя шваль, — это пустая карта, на которой можно намалевать что угодно. Она несла в себе уникальную информацию. Несколько голосов по очереди зачитывают сценарный план о визите президента в Самару, затем следует кульминация: "Много вариантов. Его можно убрать на площади Славы. Можно снять, когда он будет подниматься по трапу «Валериана Куйбышева». Понимаешь, главное — это решение на выстрел. А углов, из-за которых его можно сделать, сколько угодно". — «Решение на выстрел... Да, ты прав. Именно решение». И ни слова о начальнике Службы — упоминание о нем осталось на другой, уничтоженной с остальными кассете. И на этой карте можно смело малевать туза. И только туза. Чтобы не попасть под удар козырной шестерки.

Жил-был художник один. В первом кабинете. Он дал задание потянуть ниточку «Второго кабинета». Ниточка оказалась цепочкой сливного бачка.

Соловьев решился на шаг, который на Лубянке начальством всегда приветствовался: «лучше нет влагалища, чем очко товарища». Если он сегодня не спустит воду, завтра за цепочку бачка дернет заботливая рука товарища. Тем паче момент назрел дальше некуда.

Прежде чем идти к шефу, Соловьев выкурил еще одну сигарету. Руки дрожали, однако он глотал дым так, словно нагнетал в легкие кислород.

В приемной директора он поторопил секретаря:

— Я по делу Дронова. — Что для красавца-капитана с недавних пор означало: «Скачками!»

Адъютант хмыкнул, глядя на растрепанного майора:

— Петров без дела не сидит. На него завели пятое уголовное дело.

— Да, ты очень смешной малый, — осклабился Вадим. И мысленно откликнулся на шутку капитана: «Не так страшен черт, как его малютки». «Малютка»-Терехин догадывался, он был уверен, что сделает Вадим в следующие пять-десять минут, кого обозначит в качестве жертвы... но остался на месте. Остался в стороне? Нет просто у него не осталось ни одного хода. Цугцванг.