Убить и умереть

Слушая Ивана Никитин вдруг вспомнил и в самом деле – зачем он явился сюда, на крышу. Не разговаривать же с убийцей о жизни и смерти, в выполнять свой долг. Он осторожно, чтобы не привлекать внимания Ивана сунул руку в тайник и вытащил пистолет. Затем он резко встал и наставил пистолет в грудь Ивану.

– Все, Ваня! – сказал он. – Оставим разговоры. – Я думал не только об этом, но и об этом – тоже. Я не врал тебе, когда говорил, что не чувствую ничего, когда убиваю человека. Или почти не врал. Я не буду тебя арестовывать. Я сейчас нажму на курок и убью тебя. но я хочу, чтобы ты понимал, что сейчас произойдет. Это не я, старый вояка Никитин, подробивший по всему свету и сходивший когда-то с ума от невозможности жить так, как я хочу, буду нажимать на курок. тебя убьет моля должность. Мы с тобой по разные стороны какой-то черты, хотя оба – убиваем людей. Но для меня – это работа, а для – тебя – преступление. Именно по этому я вынужден тебя убить, хотя я этого и не хочу. Я хотел бы долго разговаривать с тобой и вместе искать ответ на вопрос – как жить. Но тебя этот вопрос сейчас совсем перестанет интересовать!

Пока он говорил, Иван медленно, шаг за шагом приближался к нему до тех пор, пока ствол никитинского пистолета не уперся ему в грудь.

– Стреляй! – крикнул Иван.

Никитин вздрогнул и его палец помимо его воли нажал на курок.

Раздался сухой щелчок, но выстрела не последовало. Никитин в недоумении посмотрел на пистолет. Только теперь он обратил внимание, что тот не заряжен хотя должен был сразу это почувствовать рукой, привыкшей к весу заряженного оружия. Следом за этой мыслью на него нахлынуло резкое раздражение на Ивана.

«Клоун! Фигляр! – думал Никитин. – Он нашел тайник и пистолет, лежащий в нем, разрядил его, а потом своими разговорами спровоцировал меня на выстрел. А теперь веселится как последний идиот!»

– Это дешевый юмор, Ваня, – сказал Никитин. – Так потешаться впору только школьникам, а ты уже далеко не в том возрасте...

– Ты сам над собой потешаешься, генерал Никитин, который считал своим сыном своего заместителя Герасимова. – сказал Иван, иронично поглядывая на генерала. – Это была одна их тех иллюзий, о которых ты говорил в начале нашего разговора. Я лишил тебя этой иллюзии, разрушил ее. Извини! Иллюзии всегда кто-то разрушает.

– Почему ты говоришь – считал своим сыном? – переспросил Никитин. – Ты угадал, я имел в виду его, когда ты спросил о сыне... Но почему ты сказал – «считал...»? Что с ним? Где он сейчас? Что ты с ним сделал? Ответь мне – он жив?

– Я с ним только поговорил несколько минут и понял, что он не тот, за кого он себя выдает, – ответил Иван совершенно спокойно. – Он пытался выдать себя за начальника аналитического отдела главного управления ФСБ, за твоего заместителя, короче. – Но я ему не поверил, потому, что разглядел, что он не фээсбэшник. Его призвание в другом, решил я, и переквалифицировал его в трубочисты. Именно поэтому он сейчас находится в одной из вентиляционных труб, кажется, вон в той...

Иван указал на трубу, расположенную у самого края крыши. Потом повернулся и показал на другую трубу, гораздо дальше.

– ...или вон в той! Право, не помню! Да и какая тебе разница?

– Ты убил его? – спросила Никитин глухо.

– Тебе знакомо слово предатель? – Ответил ему Иван вопросом на вопрос.

Никитин долго смотрел на крышу у себя под ногами,.. потом спросил:

– Это Генка разрядил мой пистолет?

Иван кивнул головой.

– И поэтому ты его убил?

Иван вновь кивнул.

Никитин помолчал еще, потом спросил.

– Меня ты тоже убьешь?

Иван долго молчал, потом пожал плечами.

– Не знаю, не решил еще...

– А ты не думал больше над тем предложением, которое я тебе уже делал? – спросил вдруг Никитин. – Ты не хочешь работать со мной вместе? Мне такие люди очень нужны. Я уже просто задыхаюсь от лжи и предательства,, которые меня окружают. И сам я становлюсь таким же, как и они....

Иван опять отрицательно покачал головой.

– Только не это! – сказал он. – Около тебя я стану тенью, у которой на совести сотни убийств. Я не смогу жить спокойно. Да и ты – тоже...

Иван грустно посмотрел на Никитина и добавил как бы нехотя:

– И потом – ты меня опять заставишь убивать! А я этого не хочу, мне скучно их убивать... Особенно скучно убивать тех, кто не может убить меня. А они оказываются такими все... Ответь мне, Никитин, еще на один вопрос. Когда ты убьешь меня, что будет дальше?

– Как это? – не понял Никитин. – О чем ты?

– Ну, что ты будешь делать потом, после того, как убьешь меня? – уточнил свой вопрос Иван. – Только не выкручивайся, говори, как есть...

Никитин пожал плечами и хотел что-то сразу ответить. Но потом помрачнел и задумался.

Они с Иваном молчали долго. Никитин не хотел отвечать. Он знал, что соврать не сумеет, а говорить правду – тоже не мог. Не нужна была сейчас была эта правда. Такая правда! Словно удар молотка по последнему гвоздю в крышку гроба... Вот он и молчал, в надежде, что Иван не станет переспрашивать.

Иван и не переспрашивал. Он встал, устало потянулся, расправил плечи и направился к краю крыши.

– Ваня? – сказал Никитин, но Иван не обернулся и промолчал.

Они подошел вплотную к самому краю и посмотрел вдаль, на Москву, которая вставала за рекой и тянулась, закрывая крышами весь горизонт.

– Иван! – крикнул Никитин. – Подожди!

– Зачем? – спросил Иван, глядя на небо, потом повернулся и добавил:

– Спасибо,. что не соврал...

Он сделал еще шаг вперед и пропал за краем крыши... Спустя несколько мгновений Никитин услышал донесшийся снизу глухой стук. Генерал вскочил и осторожно подойдя к краю крыши, долго смотрел вниз, но рассмотреть ничего так и не сумел.

«Зачем? – повторял он про себя последний вопрос Ивана. – Я не смог соврать. Но он и не поверил бы мне, если бы я даже и соврал. Он сам знал ответ: после того, как я убил бы тебя, Иван, я продолжал бы убивать...»

Он еще раз посмотрел вниз и спросил вслух:

– Когда ты спрашивал меня об этом, ты думал о себе, Ваня?

В ответ ему не раздалось ни звука. Только неожиданно свежий ветерок, потрепал слегка седые генеральские волосы и умчался в ясное и чистое небо над Москвой...